Так и будешь жить у меня. Никогда не отпущу.
Замкнулся. Ни с кем не разговаривал. Плохо ел. Много сидел просто за столом. Всё вспоминал, как прошлые дни проходили, о чём говорили они с ней, как вела она себя, что делала, всё пытался в её лице, в глазах уловить подвох, ложь и сомнения. И не находил.
Неужели она так смогла затуманить ему глаза? Голову — вскружить?
Он ведь всё для неё. Все мысли только о ней, даже сейчас только о ней и думает.
Как же жить теперь? Как быть ему? Как ненавидеть её?
* * * * *
Два дня Ацилия не вставала, лежала, обессиленная от болезни и слёз. Ухаживали за ней Цест и Гай. Когда они ходили туда-сюда, сквозь шторы видела его… Сидел за столом, подперев голову руками, а она-то думала, что его дома нет, потому и не заходит! А он ни разу больше не заглянул к ней, не справился о болезни, не поддержал словом или сочувствующим взглядом.
Ему было всё равно!
Он горевал о ребёнке… И нужен бы ему он, только он один… Всё было только для него, и серебряный браслет на запястье был прямым этому подтверждением.
Всё, что он делал, всё, что говорил, всё это было только для него. А она-то, дурочка, подумала, что сама что-то значит для него, что не безразлична ему, поэтому и был он с ней так нежен, заботлив, так аккуратен, особенно по ночам…
Но она же не виновата, что так получилось! Разве это её вина?
Хотя-я, какое это теперь имеет значение? Он показал своё истинное лицо, показал, что ему было нужно от неё…
А сейчас, этого, связывающего их, так непрочно, звена больше нет.
Наверное, слишком рано она возомнила себе, что он, этот Марций, что-то значит для неё, что небезразличен.
Они разные. Они слишком разные, чтобы быть вместе. Да и разве то, что испытывала она к нему, вперемешку с удивлением и недоверием, те странные чувства, что он рождал в её душе, разве можно, даже с натягом, назвать любовью?
Как? Как это может быть?
Как могла она решиться жить с ним? Родить ему этого ребёнка? Ведь именно он, он, разграбил её город, именно он является её хозяином, он насиловал её, как животное, хотел отдать своим легионерам и поднимал руку…
Как могла она вообще признать в себе другие чувства, отличные от ненависти и страха, от неприятия и злости?
Она не понимала его, не понимала с самого начала, и не понимает сейчас.
Пусть! Пусть всё будет так!
Всё, что было, было судьбоносным, и опять в этом нет её вины; этот ребёнок не должен был родиться с самого начала, и нет ничего удивительного в том, что всё это случилось так…
Но ведь она хотела его, она хотела жизни своему ребёнку…
И при мыслях об этом из глаз с новой силой текли слёзы.
* * * * *
Через два дня Ацилия сумела подняться, её качало от слабости, бледная, уставшая, но с поджатыми упрямо губами она вышла в атриум. Одежды у неё не было и она сумела только повязать через грудь тонкое шерстяное одеяло, оставив плечи, руки и верх груди открытыми. Узел оказался на боку и при ходьбе края одеяла отходили, обнажая левую ногу от лодыжки и выше, вверх, почти до пояса.
Было утро, и Марций бы ещё тут, завтракал, на Ацилию только один раз глянул из интереса, что такое двигается рядом, и отвернулся, больше не смотрел демонстративно. Она прошла до трипода и осторожно села, держась рукой за поясницу, ужасно болела спина, но Цест обещал, что это пройдёт. Перекинув волосы на грудь, стала аккуратно разбирать жутко запутанную косу, не видевшую гребня больше двух дней. Работы теперь будет с ней на полдня.
Старый Гай смотрел на девушку из угла, скорбно стиснув кисти в замок. Он-то всё знал, а, может, и не всё, он ушёл тогда, может быть, думает, что Лелий сумел-таки изнасиловать её, поэтому и скрывает она, есть у неё причина на эту тайну.
Кому она теперь расскажет это? Кто поверит ей?.. Марций этот, вот, считает, что она специально выпила яд, чтобы вытравить ненужный плод… Да если бы она хотела, она бы сделала это уже давно, тем более, что и случай был, он бы ничего не узнал, так и жил бы в неведении…
Но, может, так лучше…
Ты всё за всех рассчитал, одну меня не спросил, а всё вышло не по-твоему, хоть в этом и нет моей вины. И мне жаль, что так получилось. Я понимаю, что не смогла бы жить с тобой, но и ребёнка этого, несчастного, я терять не хотела, видит бог.
Она стала потихоньку прочёсывать волосы, а Марций начал поспешно собираться уходить, Гай помогал ему, а Ацилия, хоть и хотела глянуть на него в форме, головы так и не подняла. Он и так стоял у неё перед глазами в памяти, красивый, строгий, только восхищаться. Не выдержала, выпрямилась, прямо подняла голову, смотря широко открытыми глазами. Этот взгляд нельзя было не заметить, но Марций только коротко приказал Гаю:
— Шлем подай!
И в этот момент их взгляды скрестились, и Ацилия аж плечами поникла, каким холодным, обжигающим был взгляд его тёмных глаз. Он никогда так ещё не смотрел на неё, с таким вот выражением. Ацилия попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривой, жалкой.
Марций обратился к ней:
— Ты так и будешь в этом ходить?
Ацилия обомлела, опустив голову, глянула на себя, одна нога выше колена открыта, не говоря уже про плечи, верх груди; подтянула ногу к себе, закрывая её краем одеяла, губы дрогнули:
— У меня нет ничего другого…
— Господин! — как удар по лицу, как пощёчина
Ацилия аж дёрнулась, вскидывая голову, встретила его глаза:
— У меня нет ничего другого, господин…
— Найди! Ты вполне самостоятельная, знаешь, где что взять, найти, достать — учить не надо!
— Господин? — Гай вмешался, подавая шлем, и получил остаток от взгляда на Ацилию. Но шлем взял и вышел.
Ацилия некоторое время сидела замерев, как после незаслуженного удара, смотрела в одну точку, чувствовала, как дрожат губы и подбородок. За что? За что он так, и так резко? За что?..
Закрыла лицо ладонями, скрывая слёзы, Гай утешал её, прижав к себе голову, гладил старческими руками по волосам.
— Почему? Гай? Почему он так?
— Всё хорошо… Всё будет хорошо…
А что ещё он мог сказать ей? Что не жди больше милостей? Привыкай?.. Так она и сама это поняла…
— Гай? — она подняла лицо к нему, стирала слёзы пальцами, — Где туника моя? Моя стола?
— Я выбросить её хотел… она грязная, да и господин Цест порезал её тогда…
— Отдай мне, я постираю… У меня нет ничего другого…
— Я посмотрю среди старых, найду что-нибудь.
— Не надо… Я сама справлюсь…
— Ладно. — Согласился старик.
Ацилия поджала губы. Она не сломится, она не сдастся ему, и если он так хочет, она сделает.
К обеду, всё переделав, Ацилия взялась за стирку.
