аж противно слушать тебя, — губы его презрительно скривились, — Да, и что ждать ещё можно от дочери патриция, который и сам-то думал только о себе одном…
— Неправда! — Ацилия аж качнулась на ногах, — Как вы смеете говорить так о моём отце, вы даже не знали его…
— Эгоист твой отец, иначе почему он не вывез из Нуманции даже своих детей? Убил сына, а тебя сделал моей рабыней?
— Он не мог!
— Всё он мог. Он должен был знать, чем закончится этот мятеж. Наш легион вышел из-под Рима ещё год назад, думаешь, никто в Нуманции этого не знал? — усмехнулся, — Он — эгоист и вырастил эгоистку… Я ещё не знаю, каким был твой брат, может, там ещё похлеще… — снова усмехнулся.
— Как вы можете? — Ацилия устало прикрыла глаза, — Вы так и плюёте ядом… Хотите плохо сделать мне, а для этого не гнушаетесь и памятью уже мёртвых, между прочим, дорогих мне людей… Хорошая тактика у вас, тактика труса и подлеца.
Он с силой сжал её за локти, Ацилия аж голову запрокинула от боли, смотрела на него так, только губы распахнулись, обнажив полоску зубов. Марций говорил ей в лицо, ещё сильнее стискивая пальцы:
— Ты — мастерица выводить людей, а меня — особенно. Я знаю, чего ты добиваешься, ждёшь, что разозлюсь и выгоню тебя, а ты отправишься в свой Рим. Ты и его убила только для этого… А что тебе терять? Подумаешь! Главное породу свою сохранить, ты за любого готова, старого и лысого, главное, чтоб побогаче, чтоб знатнее был… Вот от таких ты готова рожать… Да?
— Дурак вы… — выдохнула ему в лицо.
Марций толкнул её от себя, брезгливо, одними пальцами, хотя хотелось ударить. Девчонка, слабая на ногах, упала на бок и на локоть, но снизу глядела, испепеляя. Марций усмехнулся:
— Да о чём с тобой вообще разговаривать? Ты разве понимаешь язык нормальных людей?
К Ацилии подбежал Гай, стал помогать ей подниматься, но Марций остановил его резко:
— Гай! Иди работай!
Старик растерялся, но он ещё не привык нарушать приказов, это девчонка эта могла быть способна на это, но не он.
— Всё хорошо, Гай… — прошептала, поднимаясь. Встретила глаза Марция, упрямо поджала губы, — Хорошо толкать больного, можно ноги вытирать, всё равно не сможет ответить, хорошо на рабов руки поднимать, всё равно сдачи не дадут…
— Я тебе не Овидий, я тебя и здоровую силой брал.
— Хоть есть, чем похвалиться перед пьяными дружками, правда? — усмехнулась.
— Забываешься, — процедил сквозь зубы.
— А мне уже всё равно, после того, что пережила, всё безразлично…
Осторожно, еле-еле передвигая ноги, добралась до трипода и села, опустив голову, хрипло дышала, перед глазами плыло, от слабости руки дрожали.
— Гай, позови Цеста! — приказал Марций, и Ацилия дёрнулась от звука его голоса, хотела запротестовать, но сил не было, помолчала, потом с трудом прошептала, глядя на Марка исподлобья:
— Пусть яда растолчет… доделать недоделанное… — усмехнулась хрипло, прикрывая глаза, — Вы бы только вздохнули облегчённо…
Марций молча смотрел на неё, больную, слабую, маленькую, с закрывающимися от усталости глазами, волосы рассыпались по спине, плечам, нервные пальцы сминали в кулак подол туники. Куда тебе? Тебе же ещё лежать и лежать, а ты ещё в споры лезешь, разглагольствуешь…
Ничто тебя не меняет… Упрямая до глупости.
Появился Цест, сразу же набросился.
— Вы что тут? Марций? Что ты делаешь с ней? Ты что, с ума сошёл? Я разве разрешал? Почему она ходит? Вы что тут все… — добрался до Ацилии, потрогал лоб прохладной ладонью, подержал за руку, слушая пульс, поглядел в глаза, держа за подбородок, — Ну вот, доигрались… Жар… Что мне с вами делать? Марций, ну ты-то здоровый, как бык, ты-то должен соображать… Вставай! — подхватил Ацилию на руки, благо за эти дни она стала совсем лёгкой, унёс на постель, крикнул оттуда, — Где твой Гай? Принеси воды!
Всё это время Марций стоял, не шелохнувшись, просто смотрел на Цеста и всё. Пошёл за водой. Цест да ей попить, намочил ладони, протёр лицо, лоб, мокрой тряпкой протёр руки, шею, верх груди.
— Она же уже ничего не соображает, ты посмотри на неё…
— Всё она соображает, ты бы слышал её, что она мне выговаривает, и трус я, и подлец, и дурак, оказывается…
— Ну-у, — протянул Цест, — Ей виднее…
— Таких рабов у меня ещё не было. Это ж надо, а!
— Ладно, не сердись. Она больная, говорит, что в голову взбредёт, её вообще слушать нельзя… Ей отдыхать надо, лежать, кормить получше… Слабая ещё, а вы тут с ней, похоже, споры ведёте, кто прав, кто виноват… Оставь ты её в покое, пусть вылечится, а там и нового родите, дело-то нехитрое, что ж там…
Марций нахмурился:
— Зачем? Чтоб опять вот так? — дёрнул подбородком в сторону лежащей рабыни.
— Убедишь, что ничего в этом страшного нет, пусть рожает, здоровая, сильная, у неё ещё их будет…
— Я уже убеждал — не помогает.
— Плохо, значит, убеждал, раз не убедил. Если бы доверяла тебе…
И тут рабыня перебила его горячим шёпотом, заметалась на подушке головой, бредила в жаре:
— Не надо… Прошу вас… Пожалуйста… Не надо…
— Ну вот, — Цест ещё раз обтёр её лицо влажной тряпкой, — И после всего этого ты ещё хочешь согласия и понимания?
Марций нахмурился. Она так и осталась ему чужой, несмотря на всё, а ведь он действительно хотел бы жить с ней, как с женой, а не как с рабыней. Но волка сколько ни корми…
Вздохнул. Глянул на врача сверху.
— Где там твой раб, я его за кипятком послал?
— Не знаю. Я вообще понятия не имею, где мои рабы и чем они занимаются.
Вышел, рывком отдёрнув штору.
* * * * *
— Нас скоро отправят, — заговорил полушёпотом центурион Фарсий, информация была ещё закрытая, но многие и так уже догадывались о том, что это будет скоро, — Дай бог, декаду ещё, пока все соберутся, пока приказы разошлют, лагерь свернуть это тебе не одну палатку скрутить… — усмехнулся.
— И куда? — Марций в последнее время был хмурым, и причина была другу его известна.
— Наверное, под Рим, откуда выходили…
— М-м-м… — без особого восторга.
— Знаешь, что сказать тебе хотел? В отряд разведчиков не хватает людей, погибло у них трое, я на совете предложил твою кандидатуру, — Марций перевёл на него глаза с вопросительным выражением, — Ты же разведчиком был, помнишь?
— Ну! Четыре года назад…
— Ну вот видишь! Если тебя поставят в разведку, пойдёте первыми, если хорошо себя покажешь, можешь стать центурионом. — Но Марций промолчал и на это, — Пересмотри свои вещи, всё ненужное продай, оно тебе в дороге, как кандалы будет, ещё утащит кто…
— Да нечего мне продавать!
— А девчонка твоя? Она разве дойдёт? Ты сам подумай, болеет, да и не сможешь ты её в дороге караулить, мало ли что…
Марций думал, сощурив глаза.
— Я не продам её… Дойдёт. В обозах идут небыстро, пойдёт с женщинами, с Гаем, ребятам из десятка своего поручу присматривать… Дойдёт. Она сильная. Упрямая.
