поединка. А сейчас, когда они скрестили мечи, заходили по тесному пяточку среди камней придорожной осыпи, можно было и в своего угодить ненароком.
Тяжёлый мокрый плащ мешал, и Айвар, расстёгивая застёжку, чуть не пропустил удар. Подставил меч ребром — не плоскостью, и на лезвии появилась щербинка. А если трещина? Ещё один такой удар, и меч может рассыпаться. Плохая ковка!
Мечи опять скрестились. Да, если б этот раб последние полгода жил не мечтами, а питался так, сколько требует его рослое длиннорукое тело, он бы не попятился, теряя равновесие, и поединок продлился бы дольше, и финал его мог быть совсем другим. А так…
Кинжальное острие меча с хрустом прошло сквозь рёбра, и Айвар чуть отступил, придерживая умирающего за плечо. Этот удар и эта смерть достойны тебя. Жаль, что нам не биться плечом к плечу.
…А где другие? Ведь Лидас про пятерых говорил?
Взгляд по сторонам вправо-влево. Пригнулся, уклоняясь от выброшенного из-за камня копья — там! Ещё один! — бросился вперёд. Поздно! Двое на жеребце Лидаса были уже далеко. Конь короткими прыжками поднимался вверх по склону. Камни катились из-под копыт. Ну и чёрт с вами! Догонять беглого — не моя работа!
Вернулся к Лидасу, повернул, проверяя пульс. Живой, хоть и без сознания до сих пор. Но так оно и к лучшему.
Стрела застряла в мякоти у основания шеи. Если б чуть ниже, под ключицу, защи-щать и спасать было б некого.
Так, стрелу нужно сломать у наконечника, но она плохо поддавалась: дерево сырое, торопливо обструганное, и сама стрела даже без оперения. Наконечник остался в ране, но это не дало хлынуть крови во всю силу. Айвар прикрыл пульсирующую кровью рану куском чистой ткани от собственной одежды, зашептал заговор, оста-навливающий кровь:
— От солнечных ран, от нечистых рук, от силы людской и божественной… От скверны, от заразы, от боли и страдания прими Владычица ценный дар. Кровь на-поила, кровь поглотила, кровь землю Твою насытила… Оставь и мне, сыну Твоему, Лидасу-царевичу, каплю для жизни, для души, для движения… — губы повторяли заученные ещё в детстве слова, и глаза не мигая смотрели, как алое пятно располза-ется по белой ткани, и пальцы чувствовали жаркое биение. Но вот кровь стала посте-пенно сдаваться, слабеть под напором сильных слов. Для перевязки Айвар и плаща своего не пожалел, это было единственное, что принадлежало лично ему, — старый плащ Лила.
А теперь срочно, срочно назад. Поднялся, подзывая свою кобылу, испуганно пере-таптывающуюся в отдалении.
* * *
— Какая поразительная беспечность! Подумать только! — Голос Кэйдара звенел от негодования, от возмущения, от гнева. — И кого взял с собой для охраны? Вот этого?! — Выбросил руку в сторону варвара, тот аж голову вздёрнул — тяжёлые сырые волосы взметнулись, всё лицо стало видно, и во взгляде — невысказанный протест, он-то Кэйдара и раздражал особенно сильно.
— Позволь, я накажу его. Единственный раз представилась возможность доказать, что служишь господину не зря, и что? Он только и сумел перевязать и привезти домой, обратно. А где тот, кто посягал на господина? Где преступник?
— Ты… зря… так… — Лидасу в эту минуту вообще было очень трудно говорить: Лил осматривал рану, погружая в неё тонкую серебряную палочку.
— Ничего, я уже послал туда людей. Они прочешут все окрестности. Я сам лично разберусь, кто это мог быть… А этого… Этого нужно выпороть!
— Виэла… нужно наградить… — Лидас лежал с закрытыми глазами, голова повёрнута на бок. Говорит невнятно, через прикушенную губу, а у самого лицо белое, белое до зелени. Вцепился намертво руками в скомканное, сбитое одеяло, не оторвать сведён-ные судорогой пальцы. Но боль терпит. Коротко взвыл лишь сквозь зубы, когда врач потянул стрелу щипчиками на себя.
— Вот она! Вот! Хвала Создателю! — этот радостный возглас Лила не дал заговорить Кэйдару, видимо, поэтому он вернулся к старой теме лишь спустя минуту.
— А всё оттого, что ты слишком мягок нравом и потому беспечен. Если это были те беглые, то откуда взялось оружие? Лук, стрелы? Если ты знал, что они бродят в горах, почему не взял охрану?
С тобой постоянно так. И сейчас, вместо того, чтобы наказать, ты требуешь для варвара награды… Да моя бы воля…
Лидас промолчал, лежал, тяжело дыша, ожидая, когда Лил управится с повязкой.
— Крови совсем мало, даже удивительно для такого ранения… Но рана может вос-палиться. Я буду часто приходить, проверять и чистить, если надо будет, — преду-преждаю сразу. — Лидас слабо двинул головой, давая понять, что слышит слова Лила. То, о чём он говорит, будет только потом, а сейчас же нет ни сил бороться со слабо-стью и с болью, ни желания выслушивать упрёки шурина.
— Разговор лучше было бы отложить на время, — осторожно вмешался Лил. — В другой раз поговорите. А сейчас поспать нужно… Это лучшее лекарство.
А я ближе к вечеру зайду ещё раз. Проверю, как там…
Он не договорил, в комнату влетела Айна, заговорила прямо с порога, быстро, взволнованно:
— Отец-Создатель! Почему мне не сказали сразу? Лидас, как ты мог так? Такая неосторожность!..
Айвар не стал дожидаться разрешения, ушёл сам. Нужно умыться, переодеться во что-нибудь сухое и чистое. А они пускай там сами разбираются.
* * *
Уже поздним вечером Айна приказала явиться Виэлу, а сама ждала его в той спаль-не, где спала одна во время размолвок с мужем.
Варвар остановился в шаге от края ложа на том месте, куда указала она вздёрнутым подбородком. Долго разглядывала, чуть прищурив один глаз, без улыбки и как будто с тревогой.
— Ты сам не ранен? — спросила, наконец.
— Нет, госпожа.
— Ты был весь в крови…
— Это была не моя кровь.
Айна кивнула головой, выслушав ответ, и вдруг вскочила легко, одним прыжком, очутилась прямо перед ним, торопливо провела ладонями по плечам, по груди, спро-сила, заглядывая в лицо:
— Это правда? Ты не врёшь мне?
Прикосновения её рук действовали возбуждающе, аж спина похолодела, и руки сами потянулись обнять, прижать к себе эту красивую, ухоженную женщину. Но в голове стучал приказ: 'Нельзя! Нельзя так! Не смей!' Сама Айна будто чувствовала эту борьбу и всем поведением своим пыталась разбудить в нём один инстинкт, не подвластный контролю разума: ласкала пальцами открытые плечи и, притянув к себе, целовала прямо в губы, шептала между поцелуями:
— Ну, давай же… Ведь хочешь сам… Хочешь, да?
Конечно, он хотел. После всего, что случилось днём, после поединка и смерти, нужна была разрядка, сильная встряска, которая помогла бы снять напряжение и уменьшить агрессивность.
'Ну и пускай! Пускай! Тем быстрее это закончится…'- уронил её на ложе и сам — следом, следом!
Айна чувствовала: сердится, и от этого так сдержан в проявлении чувств, почти груб. Ловила его сжатые немые губы, пыталась целовать, но не получала в ответ ничего, даже слова.
И всё равно, каждый из них получил то, что хотел, от этой близости.
Айна полулежала, упираясь локтем в подушку у изголовья, натянула одеяло по самые плечи: в комнате было прохладно. Виэл, укрытый лишь до половины, лежал на животе, вытянув одну руку во всю длину и положив голову на плечо, ладонь другой руки — под подбородком.
Айна смотрела ему в лицо, разглядывала спокойно и внимательно, нисколько не стесняясь своего интереса, и он, чувствуя этот взгляд, не пытался скрыться за стеной волос. Наоборот. Айна впервые видела его лицо полностью открытым: высокий лоб с одной продольной морщинкой; свежий шрам от брови и
