Ну, что ж, реакция у него неплохая, успел закрыться, хоть и выставил меч на ребро. При таком ударе меч в бою и лопнуть может, пора бы и понимать самому.
Варвар опять отступил, первым оттолкнул от себя его меч, ушёл куда-то вбок. Понимает, гадёныш, где слабое место, уходит под левую руку. Ну, ничего, я тебя и тут поймаю.
Урсал смотрел ему в лицо. Молод. Лет двадцать ему. Скалит белые зубы радостно. Видно сразу: доволен, что появилась возможность взять в руки меч, показать, на что способен.
Ты, может, и молод, в этом твоё преимущество, но я-то опытнее, я старше.
Раб уже сам атаковал. Странным колющим ударом. Такой не отбить. От него лишь отступлением спасаются. Или закрываются щитом.
Урсал отступил на шаг назад и ещё на шаг — влево. Заученным на всю жизнь дви-жением выбросил вперёд и вверх левую руку, будто принимал удар на щит. Повреж-дённый локоть заныл застарелой болью. Ты сделал мне больно, сопляк. Впервые, за все годы моего наставничества кто-то посмел сделать мне больно. Ты пожалеешь об этом!
Всё! Урсал бросил играть, пошёл на раба с таким напором и силой, что тот, закры-ваясь мечом, отступил на шаг, потом ещё на один, чуть не прижимаясь спиной к другим невольникам, наблюдавшим за исходом поединка.
Один из них и выставил осторожно ногу, делая подножку, когда варвар двинулся влево. Раб споткнулся, потерял равновесие, упал на одно колено, зарываясь пальцами в нагретый солнцем песок, как раз в ту долю секунды, когда Урсал, проведя серию обманных движений, последним рубящим ударом подался противнику навстречу. А варвар сейчас внизу был беззащитен перед этим ударом, но и Урсал открылся весь. Раб и ткнул его мечом в живот, ловя на встречном движении.
Хорошо, меч не боевой, хотя укол получился чувствительным. А раб, довольный победой, вскинул вверх обе руки под восторженные вопли и свист своих товарищей. Урсал и ударил его в живот со всей силы, да ещё и дважды помноженной на ярость. Ударил мечом плашмя. Варвар рухнул тут же, так и выпрямиться не успел, скорчил-ся на песке, закрываясь руками, хватая горячий воздух сухими губами, сдирая кожу на щеке о наждак песка.
Все вокруг заткнулись разом, смотрели в немом изумлении. В этой тишине голос Урсала прозвучал с отрезвляющим спокойствием:
— А вот и первый урок для всех, включая самонадеянных мальчиков. Нет ничего хуже недооценивать противника. Тем более выпускать его из виду… Даже если он и ранен смертельно.
Возможно, этот последний удар не очень честен, особенно в поединке среди рав-ных. Стой против него аэл свободнорождённый, Урсал даже и подумать бы о таком не решился. Но этот сопливый варвар должен был быть наказан, наказан на глазах у всех других.
А Магнасий, оказывается, тоже следил за исходом поединка. Сидел под натянутым тентом у себя на балкончике. Он любил понаблюдать за тренировками сверху, иной раз специально приказывал выставить в пару двоих, близких друг другу по силам.
Сейчас же упрекнул при встрече вместо приветствия:
— Ты не отбил ему нутро? А рёбра смотрели? Целые?
— Что с варваром сделается? — Урсал недовольно дёрнул плечом. Будто нет других дел, кроме этого?
— Осторожнее будь в другой раз. Я только за него одного больше двухсот лиг отдал.
Урсал нахмурился. Он не любил, когда его в чём-то упрекали.
* * *
Чувствуя свободу, вороной жеребец тут же перешёл на рысь. Несколько раз поры-вался в галоп, но чуткие пальцы с силой укорачивали повод.
Куда спешить? Кэйдар во время своих прогулок никогда не торопился. Он отдыхал вот так, на воле, когда можно мчаться на коне в любом направлении. Сначала по дороге, прочь от города, вдоль побережья, в сторону Иданских гор. Пока поля крестьян не останутся за спиной. Если преодолеть подъём и остановиться у осве-щённой солнцем рощи древнейшего бога Мала, то можно увидеть море. Здесь оно совсем не такое, как в бухте, у столицы. Оно почти всегда спокойное, подёрнутое голубоватой дымкой воздушной перспективы, и бесконечно свободное. Оно манит, обещая новое, незнакомое, новые впечатления. Что-то, подобное последнему походу против виэлов.
Риск собственной жизнью, поединки и сам бой, неизменная победа, и даже новая женщина из пленных — всё теперь, спустя год, вспоминалось, как яркий захватываю-щий сон.
Возможно, Отец ещё выздоровеет, займётся государственными делами Сам и от-пустит тогда в новый поход. Искать этих загадочных марагов, например.
Было раннее утро, росистое и свежее, такое, каким оно и бывает в последних чис-лах августа. Прохладное и очень тихое. Даже птиц не слышно, только шелест ветра в листьях деревьев, растущих вдоль дороги. Ни одного прохожего. Только-только светает. Солнце взойдёт скоро, опять будет жара, она лишь ночью и спадает. Такая погода простоит весь сентябрь. Её сменят дожди, и снова начнётся зима. Всё в при-роде повторяется по одному заведённому Создателем кругу. Людям не дано это изменить, им бы с проблемами в своей короткой жизни управиться.
Ну, вот, всё опять к одному и тому же возвращается. Все мысли об одном. Найдут её! Всё равно найдут. Куда она, беглая, денется? Из Каракаса её никто не выпустит.
Это понятно. Разумом. Но хочется побыстрее.
Она же не просто сбежала, она украла моего ребёнка. Родила сейчас, наверное, неизвестно где. Бродяжничает или нищенствует. С моим сыном! А если он помер при такой жизни? И она вмести с ним? Вот и думай теперь, ломай голову.
Нет ничего хуже неизвестности!
Всердцах ударил коня со всей силы хлыстом. Вперёд! Вперёд! Аж в ушах засви-стело. Плащ, тянуло назад так, что золотая пряжка вреза?лась в горло. Стыли зубы, ветром холодило затылок и лоб.
Жеребец мчался по дороге, поднимая пыль. Пора возвращаться. Хватит гулять. Хватит!
Кэйдар резко потянул правой рукой повод. Конь заартачился, присел на задние ноги, выгнул блестящую шею дугой. Мало ему, не нагулялся. Ну, гони тогда! Гони!
— Хэй! — крикнул, ослабляя поводья.
Дорога назад всегда кажется короче. Но Кэйдар и её решил сократить: погнал коня по полю. Просо уже убрали, всё до последней метёлки. Пустая земля с толстыми пеньками стерни заглушала удары копыт. Поле только издали казалось гладким, ровным, на самом деле — сплошные рытвины. Конечно, его же пололи, окучивали.
Хоп! Кэйдар и понять ничего не успел, только почувствовал, что падает, падает вместе с конём. Жеребец испуганно заржал, на полном скаку попав ногой в сурочью нору, полетел через голову, теряя всадника.
Кэйдар открыл глаза, приподнялся на руках, огляделся. Голова болела невыносимо, не моргнуть, и перед глазами всё плыло.
Позор! Какой позор! С коня падал последний раз ещё мальчишкой. Но хорошо ещё, хоть жив остался. Так ведь можно и шею сломать.
Понял, что без сознания пролежал довольно долго, когда увидел на востоке, на фоне тёмных городских стен, таких далёких и таких родных, золотистую полоску облаков, розовеющих снизу. Солнце всходит! Вот это да! Обещал же Отцу, быть у Него с утра пораньше, ещё до завтрака. Он будет ждать тебя со всеми документами на отчёт.
Дёрнулся, рывком перекатываясь на колени, и осел с невольным стоном. Больно!
Перелом или вывих?!
Ещё этого не хватало. Объясняй теперь, что на коне не удержался.
Причмокнул губами, подзывая жеребца, позвал:
— Ну, Белолобый, давай сюда. Иди, мой хороший…
Улавливая в голосе хозяина ласку, жеребец жалобно заржал, шагнул к протянутой руке, хромая на правую переднюю ногу. Главное, что наступает. Значит, добраться можно. Шагом, тихонечко, но не самому
