ковылять.
Поймал повод, гриву, подтянулся на руках, вставая на одну ногу.
— Ничего, сейчас поедем. — успокаивал скорее себя, чем обращался к коню. Навалил-ся грудью жеребцу на спину, оттолкнулся от земли здоровой ногой. Всё тело заныло, все ушибы, и в глазах помутнело. Теперь бы ещё удержаться как-то, ещё на один раз, вот так же садиться верхом, сил уже не хватит.
Конь, при каждом шаге, хромая, вздёргивал голову, звякая бронзой удил, шёл в сторону Каракаса сам, Кэйдар даже за поводья не держался.
* * *
— Вывих, возможно даже и разрыв связок, — ответил Лил на немой вопрос Кэйдара. — Боюсь, хромота останется на всю жизнь. Если будете выполнять все мой рекоменда-ции, она, может быть, станет почти незаметной. Сейчас, главное, не ходить, не на-ступать на повреждённую ногу, до тех пор, пока я не разрешу. Потом с палочкой. И только после всего этого…
— Я — с палочкой?! — Кэйдар со смехом откинулся на жесткий валик подушки, болез-ненно поморщился: каждое движение отдавалось в висках тянущей болью, от кото-рой аж в глазах темнело.
— Что поделаешь? Здоровье важнее. Поймите, господин, Если дать ей полную на-грузку, останется не только хромота, но и боли. К вечеру знать не будете, куда де-ваться, — с неизменным спокойствием и в голосе, и в каждом движении Лил продол-жал перевязывать лодыжку, попутно ведя объяснение. Стягивал тугой повязкой накрепко, и тут спросил, подняв глаза на Кэйдара:- А с головой как? Болит?
— Это ерунда всё! — Кэйдар небрежно отмахнулся.
— Не думаю. Если есть сотрясение мозга, то вам и вправду необходим покой и от-дых.
— Я и раньше-то не уставал особо, — усмехнулся Кэйдар. — Сами понимаете. У меня нет никаких обязанностей. Чем хочешь, тем и занимайся. Так, только, помочь Отцу кое в чём…
Лил улыбнулся с пониманием, кивнул, соглашаясь. Завязав тугой, крепкий узел, поинтересовался:
— Ну, что нашли ту девушку-виэлийку?
В вопросе не было праздного любопытства, может, поэтому Кэйдар не огрызнулся в ответ, хоть эта тема уже порядком и раздражала его.
— Нет, — поправился, — ещё нет. Её видели в восточной части города. Несколько сви-детелей назвали очень точные приметы. Но это было давно… А сейчас никто ниче-го… Даже обещанная награда за поимку увеличена мною лично в три раза. И не помогает, — усмехнулся с горечью, встретившись с Лилом глазами. — А может, она утопилась? Я скорее в это поверю, чем в то, что ей просто кто-то помогает.
— Да-а! — протянул Лил задумчиво. — Такая скорее в воду, чем назад вернуться…
— Какая? — Кэйдар чуть глаза сузил, взглянул с подозрением.
— Гордая, — ответ Лила оказался неожиданно простым. — Слишком гордая, даже так скажу: характерная… Чтоб смириться со своим положением в этом доме. Простая наложница…
— Не простая! — перебил Лила Кэйдар, поднимаясь на вытянутых руках. — Она — моя женщина! Она — мать будущего наследника!
— И при всём при этом всего лишь рабыня, — мягко улыбнулся Лил, глядя на Кэйдара чуть исподлобья. — Каково это, быть рабыней, родившись царевной?
— Ага, царевной в крошечном степном племени, — Кэйдар громко хмыкнул, чуть откидывая голову назад. — Знаете, как я думаю, Лил? Родившийся быть рабом станет им рано или поздно!
— А знаете, как я думаю, господин Кэйдар? Раб — это тот же свободнорождённый, только ему не повезло однажды. Он так же чувствует боль, обиду, так же не выносит унижения, может любить и ненавидеть…
Вы же, наверняка, знаете: всё, что она делала, — все её попытки самоубийства — всего лишь месть, месть лично вам, господин. Лишить вас самого дорогого: ребёнка. Она и нужна-то вам лишь только как его мать, не более того. Какая женщина согла-сится на такую роль? Да и вообще, кто стерпит, когда его просто используют?
— Я сломал её гордость! Она сдалась после того ранения кинжалом. Вы сами знаете, вы же ходили к ней. Лечили, беседовали о чём-то.
— Женщину не ломают, её любят, — поправил Кэйдара Лил, тепло и ласково улыба-ясь. — Когда любишь, разве захочется делать любимому человеку больно?
— О чём вы, Лил? В своих чувствах к ней я не признавался. Ирида — красивая жен-щина, не спорю. Она нравится мне, но она всего лишь рабыня, не жена мне.
— Мать Ириды тоже была рабыней-наложницей, а стала царицей. Вы знали об этом? Сама Ирида никогда вам этого не говорила? Видите, царя виэлов это не остановило.
— Не пойму, зачем вообще говорить об этом? — Кэйдар недовольно поморщился. — К чему этот разговор? Эта виэлийка — всего лишь одна из многих. Одна из шести дру-гих наложниц. Я никогда не относился к ней по-другому.
— Она — единственная, кого не устраивала жизнь здесь, её участь, её положение. И она сбежала. Скрылась в неизвестном направлении. Пропала так, что её никто найти не может. Несмотря на объявленную награду. Несмотря на то, что за укрывательство беглого положена смерть.
Она добилась своего, — Лил с улыбкой выпрямился, расправил примятое одеяло. — Лишила вас наследника и при этом сохранила себе жизнь. Она стала мудрее… Такая женщина достойна большего…
'Большего? Что может быть больше, чем принадлежать мне, быть моей рабыней? — Кэйдар с невольной обидой поджал губы, оставшись в одиночестве, задумался над недавним разговором. — Ну, да, конечно, покривил душой. Выделял её из остальных. С самого начал выделял. Ходил к ней чаще всего. Даже вспоминал её чаще других, когда хотелось женщину. Но такая своевольная кому хочешь в душу западёт. Вон и Адамасу тогда тоже понравилась. С первого взгляда. Предложил за неё неплохие деньги'.
Но чтобы любить?!
И вообще, что значит — любить?
В одном Айна всё-таки была права, он не знает, что это значит. Даже родительской любви на себе не испытывал ни разу. Матери не помнил абсолютно. Отец, Тот нико-гда не выказывал своих родительских чувств. Он — только Правитель для тебя. И в ответ ты тоже не торопился изливать Ему свои сыновьи чувства. Уважение перед сильным человеком, умным и дальновидным государём, и страх, но это с детства. Да, и ещё однажды возненавидел Его до бешенства, до такой страсти, какая не может долго кипеть в душе, не получая выхода. В таком состоянии люди обычно либо делают непростительную глупость типа покушения, либо смиряются под давлением доводов. Кэйдар смирился. А что он мог тогда сделать, в шестнадцать-то лет? Хотя причина-то какая была. До сих пор, как вспомнишь, зубы сами собой стискиваются до боли в скулах.
Её звали Лика. Золотые искрящиеся волосы, длинные, густые, стеной ниже пояса. Она, вайдарка, носила их распущенными, только перевязывала красной широкой лентой через лоб, чтоб не мешали при работе на кухне. Ходила в коротком паттие, на мужской манер, немногим ниже колена. А когда приказывали переодеться, не свер-кать голыми ногами, стреляла из-под ресниц тёмными дерзкими глазами.
Никто другой не видел в ней этой дикой, вольной красоты. Одну лишь непристой-ность. А ведь она казалась ему, взрослеющему юноше, необыкновенной красавицей. Стройная, с золотистым загаром на открытых гибких руках. О, в этих руках была неженская сила. Кэйдар видел однажды, как эта дикарка ловко кинула нож в смеш-ливого Тира. Раб-истопник издевался над ней, когда та чистила рыбу. Нож воткнулся в дверь у самого лица не потому, что она промахнулась, просто и этого хватило Тиру, чтоб отбить охоту осмеивать странный наряд рабыни.
Она всем казалась легкодоступной, всем взрослым мужчинам, знающим, что это такое — открытая женская ножка с нежно круглящимся коленом. Стоит только руку протянуть…
А он же даже в мыслях такого представить не мог. Для него эта девочка была всем. Ей только любоваться можно было, да и то со стороны.
Со всеми другими Лика держалась строго, не позволяла никаких вольностей, и, лишь встречаясь с ним глазами, теплела взглядом.
Кэйдар днями пропадал на кухне, даже тренировки и конные прогулки забросил. Он от одного присутствия рядом с ней млел от счастья.
