– В связи с опозданием стоянка поезда сокращена до десяти минут, – сварливо напомнило вокзальное радио.
Мы с Коляном не сговариваясь посмотрели на часы.
– Еще минута, – показал на пальцах Моржик, в нетерпении переминающийся у вагона.
Толпа рассосалась, посадка закончилась, из тамбура на перрон поспешно спускались замешкавшиеся провожающие. Поезд медленно тронулся, и только тут, поддерживаемая под локоток щедро подкупленной проводницей, по ступенькам заторопилась Ирка. Проигнорировав протянутую Моржиком руку, она ловко спрыгнула на перрон, обернулась, выхватила протянутую ей проводницей коробку и отбежала от вагона.
Состав, набирая скорость, поплыл мимо.
– Ну?! – плотной кучкой мы сбились вокруг коробки.
– Котнепинг прошел как по маслу, – отдуваясь, сообщила довольная Ирка. – Тоха, умница, даже не вякнул!
Я поспешно открыла коробку. Взъерошенный кот, не веря, уставился на меня большими зелеными глазами.
– Это я, Тошенька, – успокаивающе сказала я, крепко обнимая животное. – Все хорошо, мое солнышко, сейчас мы поедем домой!
– А он по-прежнему не вякает, – озабоченно отметил Моржик. – Какой-то подозрительно тихий!
И тут разрумянившаяся Ирка, все еще в образе, захихикала, кокетливо закрываясь вышитым рукавом:
– Да ладно, не вякает! Вякнет еще! Вот кто действительно тихий – так это персонаж в корзине у Смита!
Я мстительно улыбнулась. В плетеной торбе неудачливого похитителя кошек в стольный Киев катил белый полотняный валик, наполненный блинной мукой – первым, что подвернулось под руку Ирке, вдохновенно изготовившей этот муляж кота.
Рукодельница Ирка надежным ручным швом «назад иголочкой» нашила на мешок с мукой трофейный песцовый хвост – так что полотняно-меховой валик от настоящего кота нельзя было отличить в двух шагах.
У Смита этот мешкокот будет в ящике сидеть, вес у них с Тохой одинаковый, тютелька в тютельку, а в дырочки только серебристый мех виден будет. Сразу Смит подмены нипочем не заметит, а потом, как говорят, поезд ушел…
– Поздно уже, поехали домой, – сказал Колян. – Я есть хочу. Да и Тоха, бедолага, наверное, проголодался…
Мы вернулись домой и отпраздновали успешное завершение операции по освобождению кота из американского плена обильным ужином.
Назвать свое поспешное бегство из столицы Кубани отступлением на заранее подготовленные позиции Смит не смог бы при всем желании.
Предварительно рассматривая возможные варианты быстрой эвакуации из Екатеринодара, полковник с присущей ему основательностью изучил маршруты и расписание вылета из города самолетов, следующих прямиком за рубеж. Выбор оказался неплохим: в зависимости от дня недели из Екатеринодара можно было быстро убраться в Германию, Чехию, Испанию, Италию, Объединенные Арабские Эмираты, Египет и на остров Кипр. Смит запасся расписанием рейсов и телефонами авиаагентств и заготовил полный комплект выездных документов для кота, включая обязательное ветеринарное свидетельство.
Однако полковник не учел того общеизвестного факта, что российское законодательство переменчиво, как погода, и каждый субъект Федерации норовит внести в него свои дополнения. Он уже позвонил в авиакассы, чтобы заказать билеты на завтрашний рейс в Хургаду: себе – в экономклассе, коту – в багажном отделении. И только тут узнал о новом постановлении местных властей, запретивших вывоз за границу всех видов братьев наших меньших без предварительного семидневного содержания последних в карантине!
Оставить с таким трудом добытого кота и улететь полковник никак не мог. Скорее, он предпочел бы отбыть недельное заключение в карантине вместе с животным, а еще лучше – вместо него. Будь это не кот, а, скажем, мышка или хомячок, Смит попытался бы пронести его на борт лайнера контрабандой, но спрятать в кармане или в рукаве крупного зверя весом в полпуда не представлялось возможным.
Итак, самолеты как средство немедленной эвакуации отпали в полуфинале. Оставалось попробовать уехать поездом.
Метнувшись на вокзал, Смит выяснил, что выбора у него нет: единственный поезд, покидающий сегодня же Екатеринодар и далее Россию вообще, идет на Украину.
В принципе, это был не такой уж плохой вариант: в Киеве давно работал коллега Смита по ИВР, там все было налажено, включая каналы переправки агентов и материалов на Запад.
Полковник послал сообщение киевскому коллеге, затем приобрел билет в купейный вагон, собрал вещи, включая в первую очередь кота в корзине, и запасся сухим кормом. Горошины «Вискаса» для котят легко проскакивали между прутьями кошачьей тюрьмы: полковник рассудил, что, периодически просовывая в корзину разноцветные сухарики, от голодной смерти в пути он кота избавит. В конце-то концов, ехать придется каких-то двадцать шесть часов, не помрет! Главное, постараться прикармливать зверя незаметно от окружающих.
Еще перед отправкой на вокзал полковник постарался накормить животное обильнее, а также дал ему возможность сходить в туалет. Следующая кормежка предполагалась уже в пути, ночью, когда соседи Смита по купе будут сладко спать.
В третьем часу утра, уже благополучно миновав обе таможни – российскую и украинскую, полковник, чувствующий себя на территории дружественной НАТО Украины в полной безопасности, достал из ящика под своей нижней полкой корзину с котом, открыл ее и насыпал туда «Вискаса». Сухарики весело застучали, но белый меховой зверь проявил полное безразличие к происходящему. Смит слегка обеспокоился его состоянием, потянулся пощупать неподвижное тельце – и вынул из корзины увесистый меховой ком. Попытки вдохнуть жизнь в пушистый хвост давно и безнадежно мертвого песца не удались.
Осознав, что он позорно проиграл, полковник счел необходимым отложить назначенную встречу с представителями родного ИВР до лучших времен. Он сошел с поезда задолго до пункта назначения, затерявшись в бескрайних полях под Полтавой.
Утро следующего дня я встретила в прекрасном настроении: мой кот снова был со мной, а его похититель, возможно, все еще не подозревая о проведенном нами контрпохищении, следовал в направлении столицы Украины. Все было прекрасно, хотелось жить и работать.
Я и работала.
– Ну, что тут у нас? – Веселый Гена Конопкин протиснулся ко мне сквозь группу коллег, по пути пожимая протянутые руки, похлопывая кого-то по спине и рассыпая во все стороны ослепительные улыбки.
Чье-то бесцеремонное: «Конопкин, когда сотню вернешь?» – Гена высокомерно проигнорировал. Кредитор не стал развивать тему: все знали, что одалживать деньги Генке – то же самое, что подпирать финансовую пирамиду. Это не займ, а бескорыстная финансовая помощь, вид благотворительности.
Газетчики и телевизионщики, все – люди друг другу знакомые, мы компактно толпились на пересечении улиц Гоголя и Войны и Мира. Через дорогу высилась угрюмая серая громада Конторы.
– Тут у нас сенсация, – тщетно борясь с зевотой, ответила я. – Редкое природное явление в наших широтах: юноша бледный со взором горящим сдает государству отрытый им клад.
– Да ну? Вот ненормальный! Вечно везет кому не нужно! – Гена поозирался в поисках ненормального юноши, потом оглянулся на Контору. – А государство-то в курсе?
Я посмотрела через дорогу. С высокого крыльца на массовый сход представителей прессы угрюмо поглядывали мужчины в серых, в тон каменной кладке, костюмах. Физиономии и плечи на вид у них были такие же каменные. Группа товарищей здорово напоминала серию уменьшенных сувенирных копий памятника Феликсу Эдмундовичу Дзержинскому. Задавать вопросы этим гранитным монументам не
