домчалась до Пионерского микрорайона, нырнула на пыльный проселок и остановилась возле уже знакомого белого дома.
Хлопнули дверцы: обе бабы вылезли из машины. Со двора донесся радостный лай.
– Что, Томка на беспривязном содержании? – спросила я у Ирки.
Подруга кивнула, перебирая связку ключей в поисках нужного.
– Тогда, пожалуй, не стоит ее заносить, – решила я, осторожно ставя клетчатую торбу на капот. Вынесем коробку сюда и в машине упакуем скелет.
– Правильно, – одобрила Ирка. – Зверь с утра не кормлен, вырвет у тебя сумку, и все, считай, остались от котика рожки да ножки!
Подруга открыла калитку и вошла во двор, самоотверженно приняв на себя первый удар: соскучившийся Томка сиганул ей на грудь. Потом он увидел за Иркиной спиной любимую хозяйку и скакнул вбок, как в польке «Бабочка», норовя переставить лапы на плечи мне, но промахнулся, и я успела войти и даже закрыть за собой калитку.
Напряженно прислушиваясь к удаляющимся в глубину двора голосам, Сева некоторое время смотрел на оставленную за оградой сумку, испытывая дикую ненависть к сидящему в ней коту.
– Убил бы гада, – сквозь зубы процедил Пончик, никогда не отличавшийся большой любовью к кошачьим, а в свете событий последнего времени преисполнившийся к ним просто первобытной ненависти – так пещерный человек мог бы ненавидеть крайне осложняющего его допотопную жизнь кровожадного саблезубого тигра.
Сумка оставалась неподвижной – казалось, ее обитатель замер под испепеляющим взором Севы.
– Я тебе шею-то сверну, – оскалясь, пообещал Пончик невидимому четвероногому врагу.
Не отрывая от сумки тяжелого взгляда, он вышел из своей машины, медленно приблизился к чужому авто и одним резким движением расстегнул соединяющую края торбы «молнию», готовый к тому, что перепуганный кот выскочит, как чертик из коробочки.
Пластмассовая застежка-»молния» истошно взвизгнула, но более ничего не произошло, и слегка удивленный Пончик, помешкав, раздвинул края сумки. Он заглянул внутрь и оказался лицом к лицу с приветливо оскалившимся кошачьим черепом.
От неожиданности Сева громко икнул и замер. Мгновенное превращение живой материи в мертвую его потрясло. С минуту он оторопело смотрел на изящно выгнутый в позвоночнике белоснежный скелетик, потом шумно сглотнул, дрожащими руками кое-как застегнул неподатливую «молнию» и, спотыкаясь, вернулся к своему автомобилю.
– Я что – испепеляющий взглядом? – пробормотал Пончик себе под нос с непередаваемой интонацией, включающей целую гамму чувств в диапазоне от ужаса до восхищения.
Тупо глядя на дорогу, ошеломленно вцепившись в руль, на скорости не более пятидесяти километров в час и с маневренностью загруженного катафалка он вернулся к своему дому, бросил машину посреди двора и размеренной поступью зомби проследовал в подъезд. На негнущихся ногах вошел в квартиру. Тихо затворил за собой входную дверь и, прикрыв рукой глаза, как если бы искал спасения от невыносимо яркого света, проникновенно сказал встрепенувшейся было супруге:
– Люся, не нервируй меня! А то хуже будет!
Как бы то ни было, палить огнем законную жену Сева не хотел.
Стервозная Люся Панчукова оценила повелительные интонации в голосе мужа, спинным мозгом угадала опасность и, сама себе удивляясь, беззвучно закрыла рот, попятилась в кухню и бочком села на табурет, прижав к груди вырывающуюся Маргариту Сильфиду.
– Я в «Дьюти фри», виски купить, – заговоршицки шепнул Моржик пограничнику, приглядывающему за набитыми в накопитель пассажирами рейса Екатеринодар – Вена.
Зеленая стодолларовая купюра придала его словам сокрушительную силу. Парнишка в форме демонстративно отвернулся и, рискуя заработать косоглазие, неотрывно смотрел в сторону добрых десять минут, пока Моржик с бутылкой «Баллантайна» и словами благодарности не проскользнул мимо него в обратном направлении. Старательно отводя взгляд от незаконно проникшего в накопитель Моржика, пограничник даже не увидел, что тот шагнул за барьер с сумкой, а вышел уже без нее.
Пройдя через «аквариум» на поле, Моржик вручил еще одну стодолларовую купюру молчаливому мужику на погрузке багажа, и непритязательная клетчатая сумка с ярлыком, на котором шариковой ручкой красивым женским почерком была выведена простая русская фамилия Bykoff, отправилась в зарубежное путешествие в компании с дорогими саквояжами.
Петр Петрович Быков, откинувшись в кресле самолета, нервно жевал походя купленные в свободной зоне шоколадные конфеты с водкой «Финляндия». Конфеты были вкусные, водка в них крепкая, за первые же полчаса полета Петруша слопал полкило начиненных алкоголем сластей и немного окосел. Впрочем, это можно было считать обезболиванием: переломы еще не срослись, а пассажирские кресла в самолете были не столь удобными, как специальная больничная кровать, на которой Петруша провел последние дни.
Петруша летел в Вену якобы на лечение, а на самом деле просто прочь из России, где после таинственного исчезновения Джереми Смита к нему лично и фонду «Авось» начали проявлять подозрительный интерес могущественные властные структуры. Очевидно, у Смита были какие-то рычаги воздействия на российских силовиков, если до сих пор они не выясняли, каким образом фонд «Авось» добывает Петру Петровичу хлеб с маслом и икрой. Опять же раньше текущую бухгалтерскую отчетность «Авось» налоговая глотала, как голодный страус, а теперь и тут возникли проблемы. Смышленый Петруша понял, что пришла пора вновь покинуть историческую родину – как пишут в трамваях, «во избежание падения в результате торможения».
За день до отлета он связался по телефону с риелторской фирмой, которая за бессовестно большие проценты взялась быстро продать Петрушину квартиру и офис, и подготовил все необходимые для этого документы. Билет на рейс «Австрийских авиалиний» Екатеринодар – Вена также был заказан по телефону и оплачен перечислением со счета «Авось»: надо полагать, это была последняя операция с банковским счетом фонда. Львиную долю остававшихся на нем средств Петруша успел перевести на свой личный счет в «Американ банке», а остальным предстояло пожертвовать. Благотворительный фонд «Авось» под звуки траурного марша покидал стезю благотворительности и в ближайшее время должен был пополнить ряды предприятий-банкротов.
Покончить с делами удалось на удивление быстро и легко. Оказывается, даже в России сервис имеет тенденцию совершенствоваться! За два часа до рейса Петруша заказал по телефону такси, водитель которого за небольшое дополнительное вознаграждение не только помог погрузиться в машину не вполне владеющему своими загипсованными членами Быкову (слава богу, руки не сломал), но и снес с третьего этажа его багаж – два небольших солидных чемодана с личными вещами. Тот же водитель уже в аэропорту побеспокоился о том, чтобы багаж был зарегистрирован и погружен без участия малотранспортабельного Петруши.
Стыковка в Вене заняла не более получаса, и в следующий раз Петруша увидел свой багаж уже много позже, по прибытии в Нью-Йорк. Тут-то и обнаружилось, что за время перелета к двум дорогим Петрушиным чемоданам приблудилась совершенно незнакомая Петру Петровичу большая клетчатая торба самого плебейского вида!
– Спасибо, не надо, это не мое, – честно сказал Петруша, пытаясь отказаться от чужой сумки.
Вспомнилось ему, что еще в зале ожидания Екатеринодарского аэропорта, а потом уже в самолете из соседнего ряда кресел на него все время таращился какой-то юный негр, да и в Вене вертелся он вокруг Петра Петровича, пока не объявили посадку на рейс до Лондона… Уж не этот ли племянник дяди Тома с неведомой целью подбросил ему подозрительную торбу?
Однако ярлыки на багаже, прикрепленные еще в Екатеринодаре, неопровержимо свидетельствовали о том, что и сумка, и чемоданы принадлежат одному и тому же владельцу. На всех ярлыках красовалась выведенная латинскими буквами фамилия Петра Петровича.
– Что у вас там? – поинтересовался привлеченный затянувшейся суетой сотрудник службы охраны аэропорта. Ему очень быстро передалась Петрушина нервозность.
– А черт его знает, что там может быть! Если бомба, то не моя, – неуместно и неостроумно пошутил
