зимнему бездорожью.
Глава 7
Славик спал в кровати, которую любезно уступил ему Ларри Мухачев – то есть в моем собственном номере. Меня это слегка смутило, а нежную Нюню откровенно напугало:
– Что это значит? Теперь придется ночевать рядом с совершенно чужим парнем?!
– Круговорот парней в кровати! – одобрительно хохотнула развязная Тяпа. – А что? По-моему, этот Славик очень даже ничего, вполне симпатичный!
– И, что особенно приятно, русскоязычный, – пробормотала я и пошла общаться с иноземцами.
Выйдя в коридор, я наскоро скроила из ладошек рупор и на простодушный сельский манер покричала:
– Чихара! Чихара-сан!
На мой призыв из своих номеров выглянули сразу пять японских джентльменов. Поскольку физиономию своего ночного собутыльника я толком не запомнила, все японцы (кроме одноглазого, который как раз не выглянул) по-прежнему были для меня на одно лицо. Я не стала разбираться, кто тут Чихара, а кто нет, и с доброй улыбкой вручила надувную свинью первому попавшемуся самураю. Мой подарок произвел на заморских гостей большое впечатление. Весело хохоча и оживленно переговариваясь, они тут же общими усилиями надули хрюшку и с ее непосредственным участием затеяли шумную игру в мяч.
– Ой, только не надо это делать в помещении! – взмолился прибежавший на шум Борис Абрамович. – Вы таки разобьете электрическую лампочку!
С учетом того, что упомянутая лампочка была единственным источником искусственного освещения в протяженном коридоре с подслеповатым окном, ее действительно следовало считать большой ценностью и всячески оберегать от повреждений. Поэтому я помогла Шульцу выгнать разыгравшихся японцев во двор. Оттуда они по собственному почину переместились на горный склон, где стали кататься на санках. В роли средства для скоростного спуска успешно использовался все тот же надувной свин.
Пока мои подопечные беззаботно резвились, я помогала Шульцам готовить обед, пристально следя за тем, чтобы суперэкономные хозяева использовали только свежие продукты. Я не сомневалась, что Борис Абрамович запросто сварит для постояльцев макароны с жучками и заправит их прогорклым маслом. Во всяком случае, он действительно хотел забрать со сковородки лишнюю котлету и сделал попытку вторично заварить кипяточком спитый утренний чай. Я удержалась и не сказала господину Шульцу, что считаю его жутким скаредой, но эти мысли, наверное, читались на моем лице. После того как я пару раз ударила его по рукам, Борис Абрамович угадал мое нелестное мнение о своей персоне и попытался его исправить.
– Вот, – тоном оскорбленной невинности сказал он, торжественно вручив мне исписанный листок из школьной тетрадки в клеточку. – Я таки сделал вам товарный чек для бухгалтерского отчета. Тут в точности записаны все ваши покупки.
Я не без интереса изучила этот оригинальный документ, заверенный сложной подписью с завитушками и большим чернильным штампом «Либер Муттер», который я уже видела на застиранных гостиничных простынях.
На клетчатой бумажке с зубчатым краем уже знакомым мне твердым почерком с нажимом были перечислены разнообразные предметы быта, приобретенные нашей смешанной компанией в лавочке «Все для отдыха»: трусы мужские «семейные» – 4 штуки, носки мужские синтетические – 5 пар, две упаковки одноразовых бритвенных станков, три зубные щетки «Дентис», один комплект женского белья «Чаровница» (тут мы с Нюней покраснели), ботинки «Мечта туриста», джинсы и свитер подростковые – по одному экземпляру. Также в перечне числились пляжная сумка из неотбеленного хлопка и кожаный портфель. Похоже, кто-то из японцев запасался багажом. Общую стоимость наших приобретений дотошный Борис Абрамович обозначил некруглой суммой в одну тысячу семьсот пятнадцать рублей шестьдесят две копейки. Копейки меня просто растрогали. Я даже не сразу сообразила, что вручение мне данного документа по сути можно приравнять к взятке, ибо Шульц не отметил, что за покупки японцев платила вовсе не я, а они сами, из своего личного кармана. Фактически, хитрый Борис Абрамович завуалированно предложил мне нагреть родную департаментскую бухгалтерию на одну тысячу сто пятнадцать рэ шестьдесят две коп. Я точно помнила, что мои собственные обновы стоили ровно шесть сотен.
– Ты мотовка и транжирка! – со смехом укорила меня Тяпа. – Смотри, ты потратила на шмотки больше всех! Даже кожаный портфель стоил кому-то из японской братии всего триста пятьдесят рублей!
– Что означает – портфельная кожа не настоящая, а искусственная, – пробормотала я просто потому, что больше нечего было сказать в свое оправдание.
Под моим рассеянным взором Рузанна Шульц заправила суп водянистой сметаной, а Борис Абрамович собственноручно положил в гречку отнюдь не микроскопический кубик масла. Я запоздало понюхала пачку. Масло было не самым свежим.
– Не к добру, – пробормотала моя Тяпа.
Час обеда приближался, и по мере того, как протяженный стол заполнялся яствами, мое беспокойство росло. Вероятно, где-то в глубине души, там, куда не заглядывали даже Тяпа с Нюней, я предчувствовала нежелательное развитие событий. Правда, я не ждала ничего более ужасного, чем аллергическая реакция японских организмов на еврейскую кухню Шульцев. Увы, реальная беда оказалась гораздо серьезнее.
– Стоп-стоп, Борис Абрамович! Куда это вы тарелочки понесли? – встрепенулась я, заметив, что Шульц умыкнул с пиршественного стола поднос с нетронутым комплексным обедом.
– А что такое? Это лишняя порция, – заюлил Борис Абрамович.
– Не лишняя, а запасная! – веско сказала я и привстала, чтобы оглядеть столующихся.
Посчитала народ по головам (их было девять: семь черных и две – моя собственная и Славикова – русые) и обнаружила, что комплект японских друзей не полон!
– А где же наш восьмой японец?
Я вышла из-за стола и пробежалась по этажам, обеспокоенно стучась в закрытые двери всех, без исключения, помещений, не пропустила даже котельную и кладовку. Выскочила во двор, поаукала запропастившегося японца по закоулкам, заглянула в скворечник уличного туалета, переворошила сугробы, никого нигде не нашла и впала в настоящую панику. Нюня моя уже билась в припадке, кашляя пеной и безответными словами:
– Где же он, этот восьмой?!
– И кто он, этот восьмой? – по-своему повернула вопрос Тяпа, не потерявшая головы.
Я вытянула закоченевшие ноги из помятого сугроба и побежала в дом.
Русский богатырь Славик вопросительно посемафорил мне бровями поверх чашки с жиденьким компотом из груши-дички. Японцы тоже сделали заинтересованную паузу в приеме пищи.
– Кушайте, кушайте, гости дорогие! – сладеньким голосом пропела я и за рукав выволокла из кухни Бориса Абрамовича.
Рузанна Шульц грозно нахмурила соболиные брови, но я не обратила на нее особого внимания. Не время было отвлекаться на ревнивую женщину.
– У вас есть телефон? Мне срочно нужно позвонить в Краснодар! – жарко зашептала я в помятое ухо Бориса Абрамовича.
– По междугородке? Ца-ца-ца, – сокрушенно зацокал он. – Душенька, это будет стоить вам денег.
Я молча вырвала из кармана бумажник, а из него сторублевку, после чего Шульц охотно сопроводил меня в свои апартаменты, где на облупленном прикроватном столике высился телефонный аппарат времен Красного Октября. Не иначе, его завещал Борису Абрамовичу любимый дедушка. Я поспешно сдернула неудобную угловатую трубку с рычага и притиснула ее к уху, мимоходом ощутимо приложив себя эбонитовой чашкой по виску.
– Алло, Смольный? – не удержалась от шуточки моя Тяпа.
Ей, как обычно, все было трын-трава.
– Совести у тебя нет, – укорила я ее.
– Иванова, ты как с начальством разговариваешь?! – взвился на другом конце провода оскорбленный
