Пока я соображала, что делать дальше, Славик по собственной инициативе попытался проверить у японцев документы, однако сопоставить нарисованные в них красивые иероглифы с исполненными кириллицей строчками нашего списка все равно не смог.
– Вольно! – скомандовала я, распуская строй. – Славик, остаешься за старшего!
– Буду старшиной, – согласился он и тут же погнал озябших японцев к турнику в углу двора.
Под его размеренный счет «Раз, два, три, четыре, пять!» и язвительные комментарии типа «Да не виси ты, как сарделька, подтягивайся!» я вернулась в дом и устремилась прямиком в хозяйскую спальню.
– Зачем пришла? Что тебе тут нужно? – неприветливо встретила меня Рузанна.
Она старательно перестилала белье на большой двуспальной кровати. Определенно, постороннее присутствие при этом действе было неуместным, о чем моя деликатная Нюня не замедлила мне сказать. Однако я была настроена в унисон с наглой Тяпой и в таком состоянии запросто могла втрогнуться в самый интимный процесс. Ничуть не смущаясь близостью разворошенного супружеского ложа, я повернулась спиной к рассерженной Рузанне и схватила телефонную трубку. Старорежимный аппарата Шульцев натужно защелкал, сопровождая каждую цифру набираемого номера сокрушенным клацаньем, и вызвал ко мне Бориса Абрамовича гораздо раньше, чем Сэма Кочерыжкина.
– Ай-ай-ай! – укоризненно заныл Шульц, заглянув в спальню из коридора. – А кто же, вы мне скажите, будет платить за второй междугородный звонок?
Я молча скривила шею, придавила трубку к плечу щекой, освободившимися руками достала бумажник, открыла его и вручила скупердяю очередной стольник.
– У вас две минуты на разговор, не больше! Междугородная телефонная связь такая дорогая, просто ужас! – пряча мою сотню в свой карман, сказал Шульц.
Взамен он извлек из кармана старомодные часы-луковицу, явно намереваясь дотошно хронометрировать мой новый сеанс междугородней телефонной связи.
– Алле-у? – кокетливо мурлыкнул из трубочки женский голос.
Я не стала разбираться, кто из моих беззаботных коллег у телефона, и голосом голодной Бабы-Яги рявкнула:
– Кочерыжкина мне, быстро!
Сэма отловили и доставили к аппарату в рекордные сроки. Он наизусть озвучил мне имена «своих» японцев, и методом исключения мы установили, кто у меня пропал: Такеши Нокамура.
– Кто он такой, этот Нокамура? – спросила я.
– А я почем знаю?! – вызверился Сэм. – Японец он!
Слово «японец» Сэм сказал с очень недобрым чувством и так, словно оно начиналось с буквы «е». Это необычное произношение поставило определение национальной принадлежности господина Нокамуры в один ряд с популярными русскими отглагольными ругательствами.
– Ты вот что, Татьяна! – крайне озабоченно молвил Сэм. – Ты времени не теряй, дуй в милицию и заявляй о пропаже интуриста!
– Так ведь в нашей милиции заявление о пропаже человека принимают только на третьи сутки!
– Смотря какого человека! – не согласился со мной Кочерыжкин. – Скажешь, что исчез иностранец, и пусть только попробуют заикнуться про третьи сутки! Я тут со своей стороны через департамент поднажму, будет команда сверху – начнут искать, как миленькие!
– Отлично.
– А ты держи меня в курсе, Иванова! Выходи на связь каждый час, нет, лучше каждые полчаса!
Я покосилась на Бориса Абрамовича, который с озабоченным лицом следил на бегом по циферблату секундной стрелки, и проворчала:
– Тут такая связь – по стольнику за полчаса!
– Кто это берет всего по стольнику за полчаса? – неожиданно прорезался в трубке заинтересованный голос Алекса. Я догадалась, что он в интересный для себя момент подключился к нашему разговору с параллельного аппарата. – Где это такие расценки? Дашь адресок и телефончик?
– Легко, – я недобро улыбнулась Борису Абрамовичу, настойчиво демонстрирующему мне свой хронометр. – Пиши: гостиница «Либер Муттер», Борис Абрамович Шульц. Только он сто рублей не за полчаса, а за две минуты берет. Очень дорогой мужчина!
– Вай ме! – заголосила шокированная Рузанна.
– А мне, вы думаете, не вай? – с вызовом сказала я, шмякнув трубку на рычаг.
– Рузочка, не надо нервничать, это недоразумение! – заволновался Шульц.
Нервная Рузочка ловко скрутила в тугой жгут несвежую простыню и замахнулась на супруга. Я проворно обогнула скукожившегося в дверном проеме Бориса Абрамовича и побежала туда, куда послал меня начальник, – то есть в милицию.
Тропинка, круто идущая под уклон, была скользкой, а мои новые ботинки, нагло заявленные производителем как туристические, очень плохо держали дорогу. Очевидно, фабриканты данной обуви полагали, что туристы в них будут ходить исключительно по гладкому асфальту мировых культурных столиц и паркетным полам музеев. Кстати вспомнилось совершенно абсурдное определение особой породы джипов – «городской внедорожник».
– А что? – тут же заспорила со мной строптивая Тяпа. – Не вижу в этом никакого противоречия. В большинстве российских городов транспортные артерии такие, что по ним только Ларику Мухачеву на его внедорожнике ездить. Не дороги – воплощенная мечта экстремала-триальщика!
– Помяни джип – и он появится! Чур меня, чур! – опасливо пробормотала суеверная Нюня и подтолкнула меня под руку, подбивая перекреститься.
Из-под горки мне навстречу медленно и важно выплыл здоровенный джип, похожий на школьный автобус: сам чернее ночи, и стекла тонированные. Типичный бандитский транспорт!
Я девушка порядочная, из интеллигентной семьи, и по опыту прожитых двадцати шести лет знаю, что приличные барышни с тонкой душевной организацией и развитым интеллектом таких машин должны сторониться. Я и посторонилась, причем загодя, когда джип был еще метрах в двадцати от меня, но ни к чему хорошему мои осторожность и предусмотрительность не привели.
Подвело снаряжение. Подлые лжетуристические ботинки скользнули по голому льду остекленевшей лужицы, меня перекосило, я взмахнула руками, как неловкий канатоходец под куполом цирка, упала на задницу и поехала с горки не хуже, чем на салазках.
Надо сказать, я никогда, даже в раннем детстве, не была большой любительницей санного катания, предпочитая всем другим зимним развлечением тихие посиделки у камина с книжкой и чашкой липового чая. Поэтому мое запоздалое вступление в команду бобслеистов меня ничуть не порадовало. К тому же я наверняка выглядела в данной диспозиции дура дурой, и мысль о том, что какой-то тупой бандюга в джипе стал свидетелем моего позора, добавила алой краски моим разрумянившимся на морозе щекам.
Стремясь остановиться, я ухитрилась перевернуться на живот и попыталась зафиксироваться на склоне растопыренными пальцами, но мало-мальски толковых якорей из них не получилось. Ногти впустую проскрежетали по льду, не нанеся ему сколько-нибудь значительных повреждений. Зато мой аккуратный французский маникюр приобрел такой вид, словно был сделан не пилочкой и щипчиками, а топором и пилой. Но хуже всего было то, что мой болоньевый живот оказался значительно более скользким, чем джинсовый зад, так что я не только не остановилась, но даже ускорилась. При этом из-за неровности почвы меня вынесло на середину дороги, а зловещий джип – я слышала сытое урчание его мотора – неумолимо приближался!
– Ой, мама! Ма-а-а-а! – взвыли мы на два голоса с Нюней.
А Тяпа поспешно крикнула:
– Закрой глаза и голову!
Как будто я летела вниз не сама по себе, а в аварийном самолете!
Тем не менее я послушно зажмурила глаза и накрыла ладонями затылочную часть головы, заодно плотно зажав запястьями уши. Это отсекло шум автомобильного мотора, и дальше я покатилась в тишине, нарушаемой только треском и хрустом замерзшей плащевой ткани.
– Господи, пронеси! Да минует меня джип сей! – истово забормотала блаженная Нюнечка.
Я не мешала ей молиться, а сама с ужасом ждала, что меня вот-вот переедет огромное черное колесо
