…И Я УВИДЕЛ ЛИЦА ЧЕТЫРЕХ ЖИВОТНЫХ…
Они висели передо мной — живые, но неподвижные: лишь изредка помаргивали крошечные глазки на колоссальных лицах. Их освещал таинственный, золотистый, почти рембрандтовский свет, освещал мягко, но тщательно, высвечивая вплоть до мельчайших морщинок, в глубине которых прятались синие тени. Большие животные — аргументы Бога, некогда предъявленные незаслуженно страдающему Иову. Теперь их предъявили мне, который блаженствовал незаслуженно.
Я был так высоко или же так глубоко, что даже твой голос уже не долетал до меня. Я подумал о тебе и вернулся.
Два клана
Как-то раз решили встретиться два семейных клана, которые давно уже присматривались друг к другу с целью породниться. Один клан носил общую фамилию Колины, другой клан звался Наташины. Но каждый член кланов еще имел и собственную фамилию.
Встретились в огромном доме Наташиных, ну, выпили, естественно. Со стороны Колиных были: Виктор Усов, Маша Ротова, Леночка Ухова, Валентин Носов, Тоня Членова, Аркадий Федорович Коленников, Гриша Ступнев, Коля Пальцин, Эйно Торс, Гоша Локтев, Федор Ногин, Кирилл Задов, Семен Шейнин, Рада Глазова, Гена Зрачков, Лена Яйцева, Борис Руков и другие. Со стороны Наташиных были: Родион Губкин, Митя Локонов, Катя Сережкина, Валя Бусина, Таня Грудкина, Миша Сосков, Валентин Бедрицкий, Петя Вагинов, Аня Лодыжкина, Арсений Попков, Ника Запястьинская, Нэнси Браслетт, Антон и Валя Чулковы, Кира Ресницына, Марио Талия, Инга Платьина и другие.
Как водится, молодежь затеяла танцы, пожилые сидели в сторонке. Старые фронтовые товарищи Валентин Бедрицкий-Наташин и Борис Руков-Колин, обняв друг друга за плечи и покачиваясь, пели военные песни. Эйно Торс-Колин и Марио Талия-Наташин говорили по-английски и неплохо понимали друг друга. Маша Ротова-Колина и Родион Губкин-Наташин мастерски станцевали фокстрот, затем танго, а после, как полагается, перешли к медленным танцам, обнявшись, явно увлеченные друг другом. Обнимались, в другом углу, и Таня Грудкина-Наташина с Колей Пальциным-Колиным. Солидный Борис Руков помог Инге Платьиной убрать со стола после ужина. Затем он же уложил спать малолетних Антошу и Валечку Чулковых- Наташиных.
А в это время, оставшись без присмотра, одиннадцатилетние Тоня Членова-Колина и Петя Вагинов- Наташин играли в дальних коридорах дома. Тоня, громко хохоча, раскрасневшись, стремительно вбегала в Петину комнату и снова выбегала, как пьяная, в полутемный коридор. В руках она держала пластмассовую брызгалку и постоянно норовила обрызгать Петю, который, тоже весь трясясь от хохота, безуспешно уклонялся, прячась то за шкаф, то заслоняясь картонным щитом. Оба уже были мокрые с ног до головы.
В общем, хорошо прошла встреча этих двух кланов.
А может быть, просто-напросто, заброшенные непонятно в какое состояние сознания парень Коля и девушка Наташа любили друг друга в пустом кабинете химии.
История потерянного зеркальца
Я вышло на Божий свет из картонной коробки. Меня продавали в киоске. Я было выставлено напоказ, как рабыня на невольничьем рынке. Со мной продавались три моих сестры — белое, голубое и оранжевое. Неподалеку лежали расчески, далее — солнечные очки и зубные щетки.
…Я ВЫШЛО НА БОЖИЙ СВЕТ ИЗ КАРТОННОЙ КОРОБКИ…
Это случилось на юге, где всегда гнездилась торговля рабами. Светило жаркое солнце. Мы были совсем молодыми.
На ручке у меня в те времена было оттиснуто цветное изображение Кремля. Над Спасской башней сверкала выпуклая звездочка из стеклянного рубина. От нее расходились лучи. Я впервые отразило солнечный свет, я отразило синее небо, приветливый променад какого-то курорта, балюстраду, зеленую веточку, проходящих людей, разнеженных теплом и праздностью. Продавал нас старик-работорговец в зеленом козырьке, бросавшем тень преждевременной смерти на его морщинистые щеки. Он что-то бормотал. Возможно, заклинания. Сначала купили мою сестру, потом меня. Мы, четыре сестры, простились друг с другом, выходя в неизвестную жизнь, мы обронили несколько прощальных полуслов беззвучным полушепотом, мы обменялись лукавыми лучиками, мы четырежды преломили солнечный свет, мы отразились на прощанье друг в друге, образовав четырехкратную бесконечность. Прощайте, прощайте! Увидимся ли когда-нибудь? Увидим.
Меня приобрел высокий, худосочный мужчина в коричневой рубашке и белых широких штанах. Он отразил во мне свое не очень здоровое и не очень загорелое лицо. Он неуверенно улыбнулся мне (себе). Он купил меня для своей семилетней дочки Верочки. «Для Веруньки», — пробормотал он. Так я попало к Верочке Зеггерс. Мы провели очень милое время на взморье. Верочка и я были неразлучны. Я навсегда отразило в своей душе это детское лицо со светло-зелеными глазами. Мать Верочки Инна Ильинична также иногда пользовалась мною, когда оставляла дома свою надменную пудреницу или внутренне угрюмое квадратное зеркальце в оправе из искусственных жемчужин. От частого пребывания на пляже в узкий промежуток между мной и моей рамкой набились крупинки песка.
Однажды меня чуть не разбили тяжелым каучуковым мячом. Я любило лежать на горячем песке пляжа, глядя в небо, отражая высокие облака. Потом случилось следующее: семейство Зеггерс отправилось на прогулочном пароходе для осмотра изумительных коричневых скал. Верочка стояла на палубе, облокотясь о перила. Ее белая лайковая сумочка трепыхалась на ветру. Внезапно я выпало и оказалось в воде. Я слышало, как Верочка плачет и кричит, призывая обратно свое любимое зеркальце, пытаясь повернуть вспять колесо судьбы. Но по силам ли это детским ручонкам? Я быстро погружалось, прорезая морские воды, вспененные уходящим пароходом. Я танцевало, посылая сквозь зеленоватую хлябь прощальные блики, светлые утешения милой Верочке. Мир уходил в вышину, и колышущаяся тьма обступала меня.
Да, тьма обступила меня. Замшелые скалы выступали из этой тьмы. Вверх уходили аморфные медузы. Я упало в тенета липких высоких водорослей, они замедлили мое падение. Уже в совершенно бесшумном мире я соскользнуло на мягчайший, чуть склизкий мох. Какая-то рыба приблизилась и тупо поглядела в меня. Я отразило ее пустое серебряное лицо. Душенька! Бедовые глаза ничего не поняли. Но я покорно согласилось с судьбой — пусть так! Пусть мне суждено после краткого, яркого бытия погрузиться в черную тьму. Пусть! Я согласно на все.
Прошло время. Может быть и долгое. Я смутно различало смену дня и ночи. Ночью на дне кто-то фосфоресцировал и светился. К тому же водные толщи иногда рассекали суровые лучи прожекторов пограничной службы. И в свете такого медленно ползущего луча я однажды ночью увидело возле себя некое существо. Оно сидело, прижимаясь боком к мохнатому камню, и взирало в мою сторону. Лицо казалось отчасти человеческим, впрочем, разглядеть как следует не удалось. Тонкие, лунно-зеленоватые лапки. «Слезы луны». В следующий момент чьи-то пальчики схватили меня и повлекли куда-то…
Я пробыло у «слез луны» года два. Это пребывание многому научило меня. Оно было полезно для
