Прежде всего С.У. Ремезов начал штудировать различные хронографы и летописи своих предшественников. И именно тогда у него возникла идея заняться составлением своей собственной летописи и пополнением прежних хронографов.
В 1963 году выяснилось, что один из хранившихся в Тобольске 'Хронографов' пополнен рукой… самого Семена Ремезова! Именно им были переписаны некоторые историко-географические сочинения, например о Турецкой и 'Кизылбашской' земле (современном Иране). Здесь же оказалась историческая повесть 'О взятии града Азова у турских людей', переработанная, вероятно, самим Ремезовым почти сразу же после того, как до Тобольска дошло известие об исторической победе Петра Первого в 1696 году у Азова. Очевидно, она писалась в 1696–1697 годах, и, видимо, не без влияния Андрея Ви-ниуса. Перед началом штурма Азова сам Петр I ('Бомбардир Питер') писал шутливо Виниусу: '…в граде марсовом все испахано и посеяно и не токмо в городе, но и во рву. И ныне ожидаем доброва рождения…' И когда блестящая победа была одержана, именно Андрей Виниус сделал все возможное, чтобы она не только достойно была отмечена в Москве, но и стала бы широко известной по всей России, в частности в Сибири.
Вместе со своими сыновьями Семен Ульянович тогда же — в 1697 году — приступил к составлению своей летописи. В ней он также упомянул о взятии Азова в 1696 году. Работа над летописью затянулась надолго. Многие вставки были сделаны после 1703 года. Вероятнее всего, она была завершена лишь во втором десятилетии XVIII века…
Теперь уже очевидно, что Семен Ремезов начал работать над своей летописью в конце 90-х годов XVI века именно потому, что от Сибирского приказа получил задание составить описание сибирских и порубежных народов, добыть исторические сведения о их происхождении. Это он и хотел обнаружить в различных сибирских письменных источниках, в том числе и в Есиповской летописи.
Особенно полезными для Семена Ремезова оказались различные этнографические сведения, которые были собраны в Тобольске еще в 1673 году, когда там проводились обширные работы по составлению новых сибирских чертежей, в том числе и чертежей, на которых были показаны 'грани' — границы распространения поселений отдельных народов.
Ремезов также стал расспрашивать различных 'бывальцев' о всех известных им народах, о их происхождении, вере, обычаях, одежде, пище, орудии, средствах передвижения и т. д. Все это и позволило Семену Ремезову составить самые различные этнографические очерки — о вогуличах и остяках (ханты и манси), калмыках (западных монголах), татарах и других народах Сибири. Немало уделил внимания Ремезов определению границ расселения разных народов Сибири. Но в этом он не преуспел. Весьма часто границы расселепия им давались на чертежах весьма условно.
Вне всякого сомнения, данная этнографическая работа, выполненная по заданию Андрея Виниуса, была отправлена в Москву. Поэтому еще не утрачена надежда, что этот ценный этнографический труд может быть обнаружен или в Москве или в Сибири. Внимательно следует также изучить второе издание книги Николаса Витсена 'Северная и восточная Татария'. Она была дополнена некоторыми этнографическими материалами о Сибири, которые были присланы Витсену Виниусом до 1704 года.
Задуманную летопись Ремезов решил сделать поистине необыкновенной. Прежде всего снабдил ее многочисленными рисунками. До него в Сибири никто ничего подобного не делал. Многое он рисовал чисто условно, но все драматические события ранней истории Сибири оп старался передать как можно подробнее, красочнее.
В меру своих возможностей Ремезов старался проверять сообщения предшественников, малоправдоподобное иногда заменял тем, что было ближе к истине. И все же он, несомненно, оставался еще типичным летописцем. Вспомним, сколько фантастического он рассказал о Ермаке в надежде причислить его чуть ли не к лику святых. Множество малоправдоподобных легенд о Ермаке он пытался выдать за истину. Немало в ремезовской летописи повествований о невероятных чудесах: то о необычайном великане, который мог сразу схватить десять человек и удавить, то о некоем звере, который мог ожить на четвертый день после своей гибели, то об особом языческом жреце ('шайтанщике') — абызе, который будто бы мог проткнуть жертвенному животному 'брюхо скрозь', выпить из него кровь, а потом… исцелить! Есть в летописи Ремезова и рассказы о чудесных видениях. Здесь явно сказывалось влияние различной житийной литературы. Прямой наследник его в летописании Иван Черепанов не мог не отметить: '…Ремезов старался более прочих… чюдными известиями удивить читателей'. А сколько в ремезовской летописи довольно серьезных хронологических ошибок!
Среди летописцев Сибири Семен Ремезов, конечно же, отнюдь не был первым. Еще задолго до него была составлена и знаменитая летопись Саввы Есипова, и не менее знаменитая Строгановская, и Кунгурская, текстом которой Ремезов широко пользовался. Правда, летопись Семена Ремезова, несомненно, была наилучшей, если, конечно, не учитывать более позднюю и более строгую Черепановскую. Она действительно богата любопытнейшими историческими сведениями. И некоторые из них еще должны привлечь внимание современных исследователей. Вот лишь несколько примеров.
Знают ли, например, в Комитете по метеоритам о том, что Ермак на Иртыше в Ташатканском городке видел необыкновенный метеорит: 'спал камень с небеси, величество как бы воз с саньми, видом багров…'? Само название 'Ташаткан' означает 'камень, который бросили'. Можно предположить, что этот метеорит еще можно разыскать в наши дни.
Возможно, в ремезовской летописи имеется ключ и к разгадке удивительной тайны легендарной 'Золотой Бабы', знаменитого святилища сибирских народов, которое многие средневековые карты показывали в низовьях Оби. Вот что рассказывал о ней живший одно время в Витебске итальянец Александро Гваньини в своем сочинении 'Описание Европейской Сарматии', вышедшем в 1578 году в свет: 'Это подобие старой женщины, деряга-щей ребенка на руках и подле себя имеющей другого ребенка, которого называют ее внуком. Этому истукану обдорцы, угричи и вогуличи, а также и другие соседские племена создают культ почитания, жертвуют идолу самые дорогие и высокоценные собольи меха, вместе с драгоценными мехами прочих зверей, закалывают в жертву ему отборнейших оленей, кровью которых мажут рот, глаза и прочие члены изображения… Рассказывают даже, что в горах по соседству с этим истуканом слышен какой-то звон и громкий рев: горы постоянно издают звук наподобие трубного'.
Есть основания полагать, что речь здесь идет об обском Белогорье напротив устья Иртыша. Эти Белые горы издавна считались самым почитаемым местом у всех народов нижней Оби и нижнего Иртыша. Сюда на поклон ходили разнообразные народы — не только ханты и манси ('угричи и вогуличи'), но и северные ненцы, и южные татары. Напомним: именно татары принесли сюда в жертву даже драгоценный панцирь Ермака! В Белых горах, когда весной начинается ледоход и льды Оби и Иртыша сталкиваются, часто звучит сильнейшее эхо. И вот тут-то, по сообщению ремезовской летописи, до 1586 года находилось 'мольбище большое богыне древней: нага с сыном на стуле седящая'! Не тут ли решение старой загадки, которая волновала многих ученых и писателей? В недавнее время версию Ремезова поддерживал известный уральский писатель Ю.М. Курочкин. Его, однако, смущало, что выдающийся историк Сибири академик Г.Ф. Миллер настойчиво отрицал подобную возможность. Впрочем, вдумаемся в то, как излагает всю эту историю Миллер: 'Как рассказывает летопись (конечно, ремезовская. —
Петербургский академик не совсем точен: как раз по ремезовской летописи видно, что воевода Мансуров открыл огонь из пушки по белогорскому мольбищу и разбил в щепы главного крашеного 'истукана' (шайтана' или 'болвана'). Уж не погибла ли тогда легендарная Золотая Баба? Миллер отказался в это поверить: 'Я расспрашивал про нее тамошних остяков и самоедов, но ничего не узнал. И то, что нам сейчас рассказывают на реке Оби про Белогорского шайтана, совсем непохоже на вышеприведенный рассказ. Достоверно лишь то, что белогорские остяки имели знаменитого шайтана, от имени которого делал предсказания приставленный к нему шайтанщик. Вероятно также и то, что при приближении казаков
