вопросом: зачем же нужно было их приводить, если в них не было потребности? Ведь условные обозначения зря, в запас, не даются. В карте они обязательно должны 'работать'.
Так в чем же дело?
Еще великий русский химик А.М. Бутлеров как-то мудро заметил: 'Факты, не объяснимые существующими теориями, наиболее дороги для науки, от их разработки следует по преимуществу ожидать ее развития'. Загадки чертежа Сибири 1667 года оказались очень ценными для историков картографии. А удачно разрешить их исследователям помог именно Семен Ремезов — его отдельные весьма любопытные сообщения.
В самом деле, вдумайтесь в смысл таких слов Ремезова: 'пребывает сей первоначальный Годуновский печатный чертеж… без прилогов в селищ и волостей и немирных землиц'. 'Прилогами' здесь названы приложения, которые в XVII веке часто делались к географическим чертежам. Фраза С.У. Ремезова означает, что к общему чертежу не были приложены частные или хотя бы просто списки 'селищ', 'волостей' и 'немирных землиц'. Не ясно ли, что Семену Ремезову потребовалось назвать ряд конкретных отсутствующих 'прилогов' потому, что имелись и какие-то другие? Но какие именно? Ответить на этот вопрос как раз и помогает 'Хорографическая чертежная книга'. В ней на разных листах три раза приводятся буквенные условные знаки. Все они относятся не к сводному чертежу, а к 'чертежам с урочищи', то есть подробным путевым схемам, сделанным по тому или иному маршруту, как правило, по рекам. Поэтому и возникла мысль, что Семен Ремезов заимствовал свою систему из уже прочно сложившейся практики. И стало очевидным, что именно такие 'прилоги' в виде путевых чертежей, чаще всего отдельных участков сибирских рек, должны были сопровождать чертеж Сибири 1667 года. По тексту его 'росписи' видно, что на этих путевых чертежах (возможно, не на всех) имелись картуши ('клеимы' или 'круги') с пояснительными надписями. Все они, последовательно переписанные 'слово в слово', и образовали роспись. Всего в ней 22 'статьи'. Видимо, им соответствовали 22 картуши с пояснительными надписями. Там, конечно, давалось только главное. Следовательно, сами путевые чертежи были по своему содержанию более подробными, чем текст росписи! И для того, чтобы создать их, тобольским властям потребовалось опросить множество 'знатцев', бывалых людей.
Что касается листа с общей схемой, то он явно имел главным своим назначением помочь получить реальное представление о том, как между собой соотносились подробные отдельные маршрутные изображения.
Так выяснилось, что знаменитый Годуновский чертеж Сибири 1667 года был, по существу, атласом богатейшего содержания. В него вошли и общее начертание сибирских земель и рек, и множество подробных путевых 'чертежей с урочищи'. И, следовательно, он действительно явился важным шагом вперед в истории сибирской картографии.
Этот существенный для историков картографии вывод позволяет теперь правильно понять и другие сообщения Семена Ремезова. Вчитайтесь, например, в широко известную его восторженную характеристику Годуновского чертежа: '… в лето 7176-го (то есть 1667 г.) повелено в Тобольску по грамоте великого государя всю Сибирскую землю описати грани земель и жилищ, межи, реки и урочища, и всему учинить чертеж. И се первое чертежное описание Сибири от древних жителей и сему чертеж учиниши и печати предаша, и по саму отчасти Сибирь означися. И о сем тогда всем сибирским жителям первое вно-во сибирский чертеж и великое удивление, яко много лет при житии их пройдоша, и неведомы орды сосед жилища и урочища бежа и о сам древле неверием слуха одержимя беша, еще мало проходна быша: еже нынешнее урочище пять поприщ имуще, они же тогда сто верст мнеша, а иде же день ходу, ту им неделю езду и тогда им сосед жилища и урочища, отчасти открылся: зане в вопросах неискусна беша'. Даже для XVII века текст этот написан слишком заумно, витиевато, хотя смысл его вполне понятен. В последней его части можно легко уловить важную для нас подробность. Оказывается, по данному чертежу можно узнать и о самых малых расстояниях: 'пять поприщ' (пять верст!) или 'день ходу'. Но ведь по сделанной им самим копии общего чертежа, конечно же, получить представление о таких малых расстояниях попросту невозможно. Вдумчивый историк в этом факте усмотрит еще одно доказательство тому, что у чертежа 1667 года были 'прилоги', по которым можно было все подробно рассмотреть! А они как выглядели — помог нам узнать опять-таки Семен Ремезов! Он неоднократно применял в качестве условных обозначений простые буквы. Но именно такие же условные обозначения ('Знаки по чему узнавать в чертежу') применялись еще в Годуновском чертеже: 'В — волость, Г — город, 3 — зимовье, К — кочевье, М — монастырь, О — острог, С — слобода,
Часто они полностью соответствуют тексту росписи Годуновского чертежа, а по одному тексту росписи Витсен, естественно, не мог бы их воспроизвести. И невольно пожалеешь, что ценнейший архив Николаса Витсена не смог уцелеть до наших дней: как много бы он дал для уточнения ранней истории сибирской картографии!
Очень важно уметь правильно истолковать сообщения С.У. Ремезова о чертеже Сибири 1667 года. Порою тут случались курьезы. Вот один любопытный пример.
На одной из ремезовских копий имеется его собственноручное пояснение: 'Список печатного подлинного чертежа. В лето 7176 (1667) по указу великого государя по грамоте в Тобольску учинен сей чертеж снисканием и самотрудием и герографством стольника и воеводы Петра Ивановича Годунова печатным тиснением граду Тобольску и окрестным сибирским градом, странам и землям и селению по рекам между ими расстояние пути кратким Делом…'
Вдумаемся в смысл этого известия.
Слово 'список' в данном случае означает 'копия'. Следовательно, Семен Ремезов копировал подлинник 'печатного чертежа'. Многим авторам это упоминание о 'печатном чертеже', да еще 'печатным тиснением', показалось поразительным. И именно поэтому с тех пор кое-кто стал утверждать, что общий чертеж Сибири 1667 года был отпечатан типографским способом. И возникало недоумение — почему никому до сих пор не удалось обнаружить его печатных оттисков. Увы, при этом забывали об одном обстоятельстве: в те годы не только в Тобольске, но даже и в Москве никто еще географических карт не печатал. Потому-то и возникало естественное сомнение: а правильно ли толковалось сообщение С.У. Ремезова о 'печатном' чертеже Сибири 1667 года? А вот при внимательном изучении документов XVII века выяснилось, что в России в середине XVII века выражение 'печатный чертеж' имело совершенно иное значение. В ту эпоху существовали выражения 'печатная пошлина', 'печатная мера', 'печатная грамота' и т. д. Такие названия своим происхождением обязаны слову 'печать' (гербовая). А это означает, что под 'печатным чертежом' С.У. Ремезов подразумевал тот тобольский подлинный чертеж, который получил одобрение самого воеводы и на котором в знак его утверждения была поставлена воеводская печать. Вот почему в другом случае Семен Ремезов упоминал, что сам воевода Годунов этот чертеж 'печати предаша', да еще 'печатным тиснением'. Потому-то этот чертеж, сделанный руками разных лиц, и получил свое название 'Годуновского печатного чертежа'.
Раскрыв простую 'тайну' структуры чертежа Сибири 1667 года, теперь уже можно по-новому решить и старый спор: мог ли быть Ульян Ремезов участником его составления?
Получив поручение из Москвы составить чертеж, П.И. Годунов собрал в Тобольске 'всяких чинов людей, которые в сибирских во всех городех и острогах хто где бывал'. Несомненно, что одним из них был и Ульян Ремезов: он ведь еще в 1664 году ходил на Ишим и изобразил на бумаге свой маршрут. Поэтому и новый 'чертеж с урочищи' реки Ишим тоже скорее всего был представлен Ульяном Ремезовым или сделан при его участии. Возможно, что Ульян был составителем 'чертежей с урочищи' и некоторых других рек Сибири, на которых он бывал. Но пока вряд ли кому-либо удастся доказать, что Ульян Ремезов был составителем и общего схематического чертежа всей Сибири 1667 года. Сам Семен Ремезов скорее всего об этом напомнил бы, а он на своей копии указал на 'самотрудие и герографство стольника и воеводы Петра Ивановича Годунова'. Возможно, что в составлении этого примитивного схематического чертежа принимал
