покатые плечи, сдобные ладошки и широкое рыхлое лицо с носиком-пуговкой и глазами цвета жидкого молочного киселя. Он напомнил мне ведущего программы телепутешествий, который неутомимо шнырял по джунглям в поисках таксофона, с которого можно было позвонить любимой маме.
Господин Цибулькин производил впечатление человека, остро нуждающегося в пожизненном руководстве. Он был решительно неспособен сопротивляться давлению! Я заподозрила в Михаиле Александровиче жалкого слизняка уже в ходе нашего с ним телефонного разговора и окончательно убедилась в его бесхребетности при личной встрече. Цибулькину не хотелось идти со мной в жилище покойной экс-супруги, но я настаивала, и он безропотно согласился. Цибулькин боялся открывать дверь, заклеенную милицейской бумажкой с печатью, но я пообещала позже приклеить ее обратно, и он покорно вынул из кармана ключи.
Впервые я искренне пожалела о безвременной кончине Елены Яковлевны Цибулькиной. Будь она жива, я непременно поинтересовалась бы, чего ради она выходила замуж за эту водянистую медузу?
Задавать такой вопрос Михаилу Александровичу я не стала, опасаясь вызвать у него смертельный приступ самоедства. Цибулькин был отчетливо недоволен как самим собой, так и окружающим миром. В жилище покойной Елены Яковлевны он горбился, прятал руки в карманы долгополого летнего пыльника и норовил забиться в угол, чтобы застыть там в каменной неподвижности и приобрести пугающее сходство с облезлым чучелом полярного медведя.
– Вы не поможете мне поискать пакет? – спросила я его сугубо для проформы.
Чучело заворочалось и неохотно выползло из прихожей, мямля что-то вроде: «Я тут, как сказать: не очень-то, это самое…» Очевидно, Михаил Александрович хотел сообщить, что он неважно ориентируется в покоях бывшей супруги. Тогда я наплевала на приличия и принялась осматривать квартиру без помощи экскурсовода.
Она была неплохая, из двух больших светлых комнат необычной для советских жилищ квадратной формы. К гостиной примыкал балкон, с которого я немного полюбовалась пожарной лестницей, живо воображая себе Зямину анекдотическую ретираду. В спальню я заглянула не без опаски, предполагая увидеть там предательски разворошенную постель и хаотично разбросанные по полу детали женского туалета, однако действительность меня приятно удивила. В будуаре Елены Яковлевны царил образцовый порядок: кровать застелена, наволочки на подушках безупречно свежи, и никаких обрывков нижнего и верхнего такелажа на ковре! О последней любовной битве, героем которой был мой беспутный братец, ничто не напоминало. Это меня приободрило.
Робкий Цибулькин тоже постепенно осмелел и перестал шлепать за мной по пятам, как дрессированное ластоногое. Он убрел на кухню, куда вскоре в изысканных выражениях («Ну, так сказать, можно вас… как это… на минуточку?») пригласил и меня. Заинтересованная, я пришла на зов и увидела раскрасневшегося от волнения и сознания проявленной им неслыханной смелости Михаила Александровича со стаканами в руках. На столе гордо высилась полуторалитровая пластиковая бутылка минеральной воды «Ессентуки», которую дотоле Цибулькин стеснительно прятал за пазухой, отчего она стала такой же теплой, как проявленное им гостеприимство. Пить, однако, действительно хотелось, потому что в квартире было жарко и душно, и я не отказалась утолить жажду полезной минералкой. Я даже не стала дожидаться, пока Михаил Александрович разойдется настолько, что откупорит емкость и наполнит бокалы, и самолично свернула бутылке пластмассовую голову-пробку. Налила водички и себе, и галантному тихоне, сказала:
– Ваше здоровье! – и залпом выпила степлившуюся солоноватую минералку.
Две минуты спустя спазм в животе скрутил меня в бараний рог, и следующие полчаса я незабываемо провела в санузле. Чудик Цибулькин взволнованно сопел за дверью уборной, добавляя мне страданий дурацкими вопросами («Вы там, это… чего? То есть, ну, как вы, это… там?»), ответ на которые был очевиден.
– Слушайте, вы, это! Михаил Александрович! – рявкнула я в паузе между желудочными спазмами. – Найдите лучше аптечку!
Он с топотом унесся прочь и наконец оставил меня в покое. В отличие от почившей Елены Яковлевны я не испытывала ни малейшего желания принимать гостей в санузле! В гордом одиночестве я восседала на унитазе, периодически сгибаясь пополам и оглашая помещение тихими жалобными стонами. Думаю, Цибулькин меня не слышал, он и сам изрядно шумел: хлопал мебельными дверцами, грохотал ящичками, чем-то шуршал и гремел. Судорожные поиски увенчались успехом.
– Я, это… аптечку принес! – радостно объявил он, вернувшись к моей сантехнической темнице.
– Найдите в ней средство от диареи! – велела я, не имея возможности открыть дверь и самолично изучить ее содержимое.
К счастью, Михаил Александрович оказался не полной бестолочью, он был в достаточной степени просвещен относительно действия распространенных фармацевтических препаратов и смог даже предложить мне некоторый выбор:
– Вам, это… «Левомицетин» или «Смекту»?
– «Левомицетин»! – ответила я. – Просуньте пластинку под дверь!
Я помнила, что порошок «Смекты» перед употреблением нужно разводить, а питьевая вода и чистая посуда не входили в число удобств, имеющихся в моей келье. Конечно, я могла попросить приготовить лекарство Цибулькина, но ему никак не удалось бы просунуть под дверь полный стакан.
Запить лекарство было нечем, «Левомицетин» был горьким, как хина, но я переборола себя и не просто проглотила, а еще и тщательно разжевала таблетку: очень хотелось, чтобы препарат подействовал поскорее. Он и подействовал, живот перестал бунтовать, зато рот наполнился такой горькой слюной, что меня вновь перекосило, теперь уже в районе лица. Глянув на себя в зеркало, занимающее половину стены над умывальником, я нашла, что запросто могла бы сниматься в кино по мамулиному сценарию в роли подруги вурдалака Марата Паханова. Причем без всякого грима!
Поплескав на свою бледно-зеленую физиономию холодной водичкой и прополоскав рот, я выступила из санузла неверной поступью катастрофически недоцелованной Мертвой Царевны и двинулась прямиком к двери.
– Уже уходите? – спросил Михаил Александрович с робкой надеждой Кролика, которого нещадно объел Винни Пух. – А ваш, это… пакет?
– Какой пакет? – мне было так плохо, что я совсем забыла о легенде.
Единственным пакетом, который мне сейчас подошел бы как нельзя лучше, был пластиковый мешок для перевозки трупов.
– Ну, это… с дизайнерским набором! – напомнил Цибулькин.
– Пакет с дизайнерским набором?
Я едва удержалась, чтобы не срифмовать: «Да положить мне на него с прибором!» – и слабо усмехнулась. То, что ко мне вернулось чувство юмора, было верным признаком скорого выздоровления.
– Раз вы не обнаружили его, когда искали аптечку, значит, его здесь и вовсе нет. Пожалуй, я поспрашиваю у других родственников Елены Яковлевны, – сообщила я.
Кроткий Михаил Александрович не роптал, и мы покинули земное пристанище гражданки Цибулькиной, позаботившись восстановить печать на двери. Никто нас за этим делом не видел, в поздний час никакого движения в подъезде не наблюдалось – приличные граждане уже спали, а неприличные гуляли на свежем воздухе. Без помех и комментариев (Цибулькин сказал только: «Как вы, ну, ловко… это самое!») я виртуозно подклеила бумажную ленточку специальным гелем для коррекции ногтей. У подъезда Цибулькин расшаркался, я сделала книксен, и мы разошлись в разные стороны, предварительно обменявшись телефонами и адресами на тот маловероятный случай, если мифический дизайнерский пакет все же найдется.
Поскольку я все еще чувствовала себя слабой, то не стала жадничать и на ближайшей улице поймала такси, по пути домой освежилась ветерком из открытого окошка и вполне пришла в себя. Отпустив машину, я задержалась во дворе.
Ночь была роскошной, как парадная роба принцессы. Особенно хороши были бриллиантовые россыпи звезд на фиолетово-черном велюре неба, по подолу расшитого сияющим золотом городских огней. Тема праздничных нарядов и ювелирных украшений навеяла мне тоску по Денису. Пожалуй, в такую дивную ночь я могла бы и согласиться на его настойчивое предложение украсить мою руку обручальным кольцом. Желательно золотым, с бриллиантами – чтобы, ну, это самое… соответствовать красоте дивной ночи!
