разделяло немало моряков Флота Открытого моря. Среди последних большинство участвовало в нем, говоря формальным языком, непосредственно. За исключением трех получивших значительные повреждения линейных кораблей (включая один из состава 3-й эскадры и два – из 1-й) и отставшего (из-за вызванной перенапряжением механизмов аварии в машине) додредноута 4-й дивизии «Ганновер», к этому моменту все остальные германские линкоры вели бой.
Боевой корабль ХХвека – это не греческая триера и неримская пентера: подавляющее большинство членов его экипажа не могут иметь и не имеют почти никакого представления о ходе протекающего боя. Они чувствуют сотрясение корпуса от отдачи собственных орудий и надеются, что это хотя бы на какое-то время поможет им удержать противника на расстоянии. Они ощущают то, как вбиваются в бортовую броню тяжелые снаряды врага, – и заметив, как начинает сочиться вода из ослабленных сотрясением заклепок, понимают, что все бортовые коффердамы их отсека уже затоплены. Иногда они видят, как из внезапно замолчавших переговорных труб начинает стекать человеческая кровь, а иногда из этих труб начинает валить ядовитый зелено-желтый мелинитовый газ, уже убивший все живое там, где ошиблись смертоносные осколки. Тогда приходится надевать маски. А иногда они не успевают ни увидеть, ни почувствовать то, что обрывает их собственную жизнь, – разве что ослепительный белый свет, в который превращается участок пространства, куда на невероятно малую долю секунды проникло отполированное тело 636-килограммового бронебойного снаряда.
То, как падают на врага их собственные снаряды, видели в этот день буквально доли процента участвовавших в морском бою германских моряков. А вот искренне благоговеющих перед нерушимой мощью Большого Флота и потому заранее испытывавших пессимизм относительно перспектив выйти живыми из схватки с англичанами, было гораздо больше. Если бы не дисциплина и не чувство товарищества, большинство из них начало бы искать способ бросить свой пост и начинать спасать себя. Но и первое, и второе во Флоте Открытого моря имелось…
Людей с затонувшего рядом британского эсминца, вероятно последнего из всех атаковавших эскадру, подбирать не стали – как не пытались их искать. Если им очень повезет, выживших подберет какой-нибудь из эсминцев или легких крейсеров – коли найдет для этого время. Поврежденный «Кайзерин» прикрывали несколько эсминцев из состава 8-й флотилии, но ведомый твердой волей вырвавшегося из-под маски шута фрегаттен-капитана Дальвига линейный корабль не отвернул от своего курса ни на долю румба – и его эскорт последовал за ним.
Как и несколько других членов экипажа «Кайзерин», вдруг осознавших, что они не имеют в данную конкретную минуту никакого дела, гардемарин Аугсбург стоял на баке у самого гюйсштока, внимательно разглядывая происходящее впереди. Даже на своих калечных десяти узлах они все же потихоньку подбирались к тому пятачку моря размером в десяток квадратных миль, на котором ничем не отличающиеся от них люди увлеченно убивали один другого.
– Один точно, и еще один… Ну, может быть…
Ему показалось, что это был тот же самый голос, что и в рубке с полчаса назад – потому что и слова были те же самые. Однако когда он обернулся, это оказался незнакомый ему (как, впрочем, большинство нижних чинов на этом корабле) усач со знаками различия боцманмата. На его кителе Клаус- Рихард без труда заметил нашивку Железного Креста II класса, и слегка склонил голову, подтверждая право старого служаки делать замечания.
– Горящий – почти наверняка «Дейчланд», – заметил он сам вслух, хотя уверен вовсе не был: для этого до сих пор было слишком далеко. Марку на трубе отсюда было, разумеется, не разглядеть – так что он просто положился на услышанные на мостике слова какого-то счастливого обладателя бинокля. В целом дистанция явно уменьшалась медленно: бой перемещался практически в том же направлении, в каком ковыляли и они.
– Там почти все горят, – с удивительным равнодушием отозвался боцманмат. – И «Дейчланд», и не «Дейчланд». «Ганновер» отставший не горит, да и мы… – здесь он остановился и внимательно поглядел назад. Большая часть корабля была все равно закрыта от взгляда с бака надстройками, дыма сзади было много, – но все это был смоченный мазутом уголь, горящий в топках, раскалившихся в попытках дать чуть больше оборотов турбинам.
– Мы тоже уже не горим, – закончил кавалер Железного Креста. В этот раз в его голосе было хоть какое-то удовлетворение.
Ничего нового из его слов Клаус-Рихард не почерпнул: было и так понятно, что если бы пожар не был потушен, никто не позволил бы ни ему, ни боцманмату, ни полудюжине других моряков бездельничать на баке, как в зале бурлеска.
– Я уже полчаса назад слышал, что один линкор затонул. Но тогда их и сосчитать как следует никто не мог…
Он опять посмотрел на мостик, размышляя, намного ли лучшее будет видно оттуда, с высоты, – и окупит ли это все минусы пребывания рядом с людьми, наверняка презирающими его за глупое вылезание из рамок своего ранга.
– Один точно, – снова так же уверенно подтвердил старый моряк, кивнул на прощанье грязному от копоти гардемарину – и ушел куда-то на левый борт неровной походкой давно приноровившегося к качке человека. Стерев с лица очередные пол-литра брызг, вылетевших из-под форштевня линкора в момент, когда он разрубал надвое очередную крупную волну, Клаус-Рихард с удивлением осознал, что ладонь грязная. От этого ему стало стыдно. Возможно, насмешливые взгляды, которые он ловил на себе наверху, были вызваны вовсе не глупой тирадой в защиту какой-то там давно несуществующей рыцарственности по отношению к храброму врагу, а просто грязными щеками. Борьбу за живучесть он всегда полагал одной из наиболее важных военно-морских дисциплин, которым их учили. Так что то, что эта дисциплина оказалась в реальности настолько неприглядной и даже неблагодарной по отношению к нему, гардемарина Аугсбурга едва ли не обидело. Пять минут назад ему сказали, что десять минут он может отдыхать, после чего должен выходить на очередное «усиление сигнальной вахты». Можно ли успеть помыться, пока «Кайзерин» не выиграет дистанцию, позволившую ему задействовать хотя бы носовые башни главного калибра? Он снова посмотрел вперед, где непрерывно рокочуще вспыхивало красным и белым и откуда растекался в стороны густой дым: взвесь частиц сгоревшего пороха и горящего угля. Далеко…
Уже на бегу Клаус-Рихард со скопированной у боцманмата убежденностью сказал сам себе, что исчезновение очередного грязно-серо-черного облака дыма совершенно очевидно указывало на то, что затонул еще по крайней мере один линейный корабль из наиболее сильно горевших.
Вероятно, наиболее удачным решением, принятым адмиралом фон Ингенолем в этом бою, было отданное им после гибели «Центуриона» приказание резко уменьшить дистанцию решительного боя. Предпосылкой для этого стало достигнутое уже к тому моменту преимущество в скорости хода над английской эскадрой. Одним из факторов, повлиявших на такое решение адмирала, было, насколько мне известно, желание использовать торпедное оружие своих линейных кораблей, – являвшееся, по представлениям того времени, одной из сильнейших сторон линкоров германской постройки. В то же время на адмирала (как и на всех остальных офицеров его штаба и командиров кораблей), несомненно, произвела глубокое впечатление способность британских линкоров успешно выдерживать концентрированный артиллерийский огонь. Хочется еще раз напомнить, что Сражение за восточную оконечность стало первым в той войне столкновением эскадр линейных кораблей (и на тот момент – крупнейшим в истории парового флота). Бытовавшие тогда представления заставляли многих верить в то, что даже наиболее хорошо бронированный линейный корабль способен выдержать лишь весьма ограниченное число попаданий снарядами крупного калибра. Этот тезис в значительной мере подтвердился в сражении при Доггер-Банке в январе 1915 года, когда буквально несколькими попаданиями был выведен из строя сильнейший британский линейный крейсер «Лайон», весьма серьезно повреждены британский же «Тайгер» и германский «Зейдлиц». Точно так же сравнительно быстрая гибель «Центуриона» (находившегося под обстрелом «Фридриха дер Гроссе», «Кенига Альберта», «Гроссер Курфюрста» и трех кораблей 1 – й дивизии 1-й эскадры) свидетельствовала в пользу этого представления.
Как известно, обстоятельства гибели «Центуриона» до сих пор остаются загадочными: фатальной детонации боезапаса отмечено не было, а общее количество попаданий, заявленное всеми стреляющими по нему кораблями, составляло не более десяти. При всей условности подобных заявок действительное число
