Поповы-Галкины – приличные, состоятельные люди. В городе недавно, но с деловыми связями, с хорошими знакомствами. По брачному контракту, имущество у супругов было раздельное, покойная Мария Федоровна великодушно завещала все свое добро супругу. И как же, по-вашему, мог он при таких условиях отказаться выполнить ее последнюю волю в части вполне невинных пожеланий относительно похоронной церемонии?
– Да, это было бы сви...
Алка хотела сказать – «свинством», но в последний момент смягчила и окультурила формулировку:
– ...свидетельством самой черной неблагодарности!
Собеседники обменялись понимающими взглядами, и после небольшой паузы Петридис душевно поинтересовался:
– А что же с вашим дедушкой?
– А все с ним! – пожала плечиками Алка, не выказывая особой скорби по поводу кончины вымышленного родственника. – Умер он, теперь надо хоронить. Вот, пожелал после жизни вернуться в родную землю. Вы можете это организовать?
Вопрос был задан для отвода глаз. Алке было абсолютно все равно, по силам ли бюро «Гвоздика» организовать воображаемому аргентинскому дедушке посмертный трансатлантический тур, но она твердо помнила слова Штирлица о том, что лучше всего запоминаются первая и последняя фраза разговора.
– В принципе, да, – Иннокентий Петридис оживился не в пример почившему дедушке. – Однако это будет сопряжено с большими трудностями, в том числе и материальными. Вы к этому готовы?
– Всегда готовы! – браво ответила Трошкина и встала.
Алка уже узнала, что хотела, и не собиралась засиживаться в чертоге скорби сверх необходимости.
– Я позвоню вам утром, и мы обсудим все детали, – нагло соврала она владельцу похоронного бюро. – Спокойной ночи! Еще раз простите за беспокойство. Надеюсь, сегодня вас больше никто не потревожит.
– Ну, почему же, пусть тревожат, – пробормотал Иннокентий.
Ночные подъемы по тревоге были не просто обязательной составляющей похоронного бизнеса, но и условием его высокой доходности.
Мысленно господин Петридис без малейшего сочувствия прикидывал, в какую сумму обойдется ночной гостье запоздалая репатриация латиноамериканского дедули.
Тем временем в «Гостевом доме» тоже кое-что произошло.
– Вы где? – спросил смутно знакомый голос в трубке, и разбуженный Зяма сонно пробормотал в ответ:
– Мы здесь.
– Конкретнее! – потребовал смутно знакомый голос.
– «Гостевой дом» на набережной, – послушно уточнил Зяма, спросонья даже не вспомнив, что данная информация является глубоко секретной.
Трубка успокоенно загудела, Зяма автоматически выключил ее и без промедления воссоединил голову с подушкой.
34
Сначала я собиралась вернуться прямиком в «Гостевой дом», но уже в такси решила, что правильнее будет двинуться кружным путем. Таксисту было безразлично, куда ехать, он без вопросов изменил маршрут и доставил меня к отчему дому. Впрочем, в дом я не пошла, а прошмыгнула в обход светлых пятен от фонарей через тихий пустой двор к гаражам. В одном их них сиротела без любимого хозяина Зямина новая машина. Не то чтобы я решила скрасить ее одиночество, просто подумала, что на данном этапе стихийно предпринятого расследования нам не обойтись без собственного транспорта.
Ключики и от гаража, и от машины у меня были, братец сразу после покупки авто вручил мне комплект в расчете на то, что уж я-то его не потеряю. Я никогда не теряю ключи, у меня к этим маленьким кусочкам металла трепетное отношение коллекционера: в детстве я ключики собирала и любовно складывала в коробку, застеленную кусочком бархата. Зачем я это делала – сама не знаю, но увлекал меня данный процесс настолько, что родители побаивались оставлять меня без присмотра в чужих прихожих. В нежном дошкольном возрасте я стырила у знакомых столько ключей, что мамуля всерьез опасалась – а не вырастет ли из меня матерая домушница?
В общем, мое воссоединение с Зяминым транспортным средством прошло без проблем. Окинув сожалеющим взором родную многоэтажку (у Кулебякина в спальне горел свет), я выехала со двора и покатила в «Гостевой двор». По пути еще заехала на автозаправку, потом в круглосуточный супермаркет за продуктами в дорогу и прибыла к гнезду разврата в пятом часу утра. Там пришлось еще немного подождать, пока толстая сонная тетка, хозяйка заведения, недовольно бормоча: «Ходят, ходят, сколько можно ходить!», открыла мне дверь. Я мимоходом заверила злюку, что ходить больше не буду, только лежать, и исполнила свое обещание, рухнув в арендованных нами апартаментах на первую попавшуюся кровать. Последним моим сознательным действием была установка будильника в мобильном телефоне на восемь часов утра.
Совершив этот маленький подвиг, в восемь ноль одну я о нем страстно пожалела. Спать хотелось до одури, глаза не открывались, ноги путались в одеяле, руки цеплялись за подушку, а мобильный будильник с откровенной издевкой распевал: «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой!» Ощущение было такое, словно смертный бой уже состоялся, и я в нем пала смертью храбрых.
Самовынос хладного тела дался мне с большим трудом. Стукаясь о стены и косяки малознакомого помещения, я выползла в холл, из которого открывался прямой путь в ванную, и увидела, что на этом стратегически важном рубеже окопались Алка с Зямой. Они прикатили в холл сервировочный столик с прохладительными напитками и с удобством устроились в больших глубоких креслах с видом на дверь ватерклозета.
– Ну, наконец-то! – с претензией сказал Зяма, приветствовав мой выход слабым взмахом полотенца.
– Тут очередь? – вяло поинтересовалась я. – А кто крайний?
– Ты, – ехидно ответила Трошкина, прихлебывая газировку.
– А там кто? – спросила я, кивнув на дверь.
Алка поперхнулась лимонадом и выпучила глаза.
– Мы думали, там ты! – удивленно ответил Зяма.
Трошкина с грохотом поставила на столик полупустой стакан и воззрилась на моего брата, сделав брови птичкой. Птичка у нее получилась взъерошенная, скукоженная, страшненькая. Зяма испуганно ойкнул, недоверчиво поглядел на дверь, за которой весело журчала вода, и скороговоркой забормотал:
– А я не знаю, кто там, я никого не звал, клянусь, может, кто-то сам пришел, но я тут ни при чем, я ничего такого не делал, чисто спал, и все тут!
Я подошла поближе и прислушалась. Журчание за дверью прекратилось, зато стало слышно тихое пение. Вне всякого сомнения, солировала женщина, вполне довольная жизнью. В ее безмятежное мурлыканье время от времени вплетались обрывки текста героико-патриотического хита, который был невероятно популярен в середине прошлого века.
Песня утверждала, будто мы рождены, чтоб сказку сделать былью. Трошкина при звуках приятного меццо-сопрано исковеркала лицо гримасой, которая яснее ясного говорила: той сказке, которую Алка самолично готова сделать былью для Зямы, самое место в сборнике мамулиных ужастиков.
– Свинья ты все-таки, Зямка! – злобно сказала подружка моему братцу. – Стоит только оставить тебя одного, как сразу же появляется какая-нибудь девка! Нет, ты неисправим!
– Девка? – повторила я, прислушиваясь к звукам замшелого хита.
Выбор песенного произведения указывал на особу возрастную. Определенно, девкой она была очень, очень давно...
