проклятия. Мне было уже наплевать — меня прорвало, мой нарыв лопнул. Как перекачанный мяч. Как раздутая грелка. И теперь вся скопившаяся за месяцы унижений ненависть вываливалась из меня обидным для него потоком какого-то не моего, потустороннего, инфернального смеха.
Не имея возможности более контролировать разговор, я разъединил связь и повалился, гогоча, на диван. Только когда я перестал слышать его голос, меня начало отпускать, и через пару минут я был снова в состоянии думать. Первое, что мне сразу же захотелось сделать — это немедленно перезвонить и покаяться. Однако едва я дотянулся до мобилы, снова раздался звонок.
— Хуевый смех, — услышал я знакомое шипенье. — Завтра занесешь мне косарь. Понял, сука?
— Хорошо, Юрий Борисович… — только и успел выговорить я и снова как безумный закатился.
На этот раз я даже не собирался его слушать — сотовый вновь оказался на полу, а сам я корчился в конвульсиях рядом. Когда же приступ затих, в трубке уже были короткие гудки. Не понимая, что со мной происходит, я вытер выступившую на лбу испарину и отдышался. Прикольно я это… Такого номера я от себя, точно, не ждал. Ведь так плюнуть в лицо генеральному я не посмел бы даже во сне. И откуда он мог только взяться, этот дебильный смех? Как мог я посметь столь изощренно хамить начальнику? Так нагло, и вместе с тем, так легко. Как будто это вовсе не я, а кто-то другой, кто мне не подвластен. Мне стало не по себе при мысли о последствиях, которые меня ожидают, и я уже начал было прикидывать, что завтра буду лепетать в свое оправдание, как вдруг тишину вновь прорезал сигнал входящего. Это был снова Джордж.
— А знаешь, что я решил, — начал, с трудом подбирая слова, генеральный. — Ты вообще лучше в офис больше не приходи. И про деньги забудь. Никакой зарплаты у тебя в этот месяц не будет. И никаких, блядь, рекомендаций. Даже не думай. Повоевать со мной, сука, решил. Ну, так я тебе войну, блядь, устрою. Век помнить будешь. Ты кто такой вообще? Ты кого из себя мне тут корчишь? Думаешь, телку мою отъебал, круче стал? Да? Нет, сука, ты пшик! Ты никто!
— Эта телка с яйцами, имейте в виду, — съязвил я, чувствуя, что истерика вновь подступает.
— Уволен, лошара! Уволен, блядь, тварь!
Я попытался сдержать предательский позыв и что-то снова ответить, но тот опять победил, и мой дьявольский смех вновь заполнил пространство комнаты.
Я медленно парил над землей, двигаясь по узкому темному коридору навстречу яркому свету. Было похоже, будто я в состоянии клинической смерти, однако эта мысль меня не пугала. Каким-то надежным знанием я знал, что это не так, и на самом деле я жив и вполне вменяем. Голова моя почти касалась волосами потолка, а раздвинутые в стороны руки будто чувствовали шершавую поверхность стен. Вскоре в конце коридора на фоне слепящего пятна я различил силуэт трона и восседающего на нем неизвестного существа. Изображение было несколько размытым, так что определить размеры сидящего было невозможно, впрочем, как и его лицо. К тому же я вдруг внезапно прекратил полет, и под ногами почувствовалась твердая поверхность. Я порылся в карманах, но солнцезащитных очков при себе не обнаружил. Как всегда, проворчал я, когда что-нибудь нужно, обязательно дома забудешь. Вот лох!
Между тем существо меня явно заметило и, наклонив голову влево, принялось внимательно разглядывать с головы до ног. Яркий свет за его спиной теперь обрел очертания и представлял из себя ослепительный, будто бы галогенный, нимб. В руках существо держало вроде бы младенца с поднятым вверх двоеперстием.
— Мы ждали тебя, Лох, — услышал я с трона, не в силах определить, кому из этих двоих принадлежит показавшийся мне знакомым голос. — Мы — Великий Разводящий. А ты кто таков есть?
Я представился.
— Знаешь ли ты, Лох, зачем ты здесь? — снова спросили сверху, и теперь я узнал голос Джорджа.
— Не знаю, Великий Разводящий. Я, видимо, случайно сюда попал. Извини, я не знал…
— Не стоит извиняться, Лох. Никто просто так не появляется здесь. Значит, ты выбран и поэтому можешь задать нам любые вопросы, что тяготят тебя. Обещаем, ты получишь ответы на все из них. Итак, мы слушаем, Лох.
Я задумался. Конечно, прежде всего мне хотелось бы сейчас спросить, как и кому продать картину, сколько она стоит и тому подобные вещи, однако едва я раскрыл рот, вопреки собственной воле смог произнести лишь: 'С чего ты взял, что я лох?'.
— Хм, — младенец и существо переглянулись. — Ты мудр и начинаешь с истоков. Что ж, изволь, мы ответим. Итак… Мир, в котором ты живешь — это мир подлости и обмана, построенный на подчинении посредством лжи. И в мире этом есть место только для двух субъектов пребывания — Разводящих и Лохов. На первых ты не похож. Значит…
Я сглотнул. Неожиданно для самого себя эти слова показались мне справедливыми, и возражать я не стал. Следующий вопрос сорвался с языка так же внезапно, как и предыдущий.
— Тогда объясни, что это значит, быть Лохом?
— Государства и религии, — продолжило существо, — с самого начала не просто эксплуатируют, а подавляют массы посредством обмана. Но сегодня массы и Власть различаются не как рабы и эксплуататоры, а как электорат и элита, как Лохи и Разводящие. Это всемирный обман, и мы называем его Разводом, который по сути своей есть не что иное, как банальное изъятие меньшинством у большинства их жизненных прав и ресурсов. Одни разводят других, и другие на это ведутся. Одни преуспевают, другие, наоборот, остаются ни с чем. Но принцип и сущность Развода дано постичь не каждому. И тот, кто ради процветания не способен корыстно пользоваться слабостью других, тот, кто будучи хоть раз обманут, сам не в состоянии обмануть никого, и называется Лохом. И не важно, по какой причине он не может этого сделать. По доброте или по глупости. Иными словами, люди делятся на способных к Разводу и неспособных к нему — тех, кто всегда обделен и вечно собой недоволен. Лох — это лузер в квадрате. Тот, кто не только всегда проигрывает, но и всегда за все платит. Причем, чтобы сделать его таковым, Разводящим не требуется насилия. Лохов давно уже не грабят, не загоняют в стойло кнутом, их просто разводят как кроликов, поэтому можно с уверенностью сказать, что они — бесценный социальный капитал. Лоху можно предложить любой Развод, и взамен он с готовностью отдаст необходимые для наживы ресурсы. Вместе с тем Лох может быть вполне компетентен, критичен и не всегда так глуп, как может казаться сначала. Но ум его — задний. Лох способен понять, что его развели, только тогда, когда уже поздно. Когда ситуация приобрела необратимый характер…
— Но ведь рабы рано или поздно восстают и свергают эксплуататоров, — перебил я. — Как с этим быть?
— Это утопия, — возразило существо, — и времена революций давно прошли. В современном обществе противоречия между Разводящими и Лохами так искусно замаскированы демократией и толерантностью, что обнаружение их в реальной жизни практически исключено. Низы более не видят в угнетателях причину своих бед, да и сама мысль о переполохе представляется им полным абсурдом. Опираясь на свою недоверчивость, виной всему Лохи считают лишь собственную несостоятельность. Взращенный и пропагандируемый Разводящими как истинная ценность жизни индивидуализм приучает их к мысли, что спасение зависит только от меры их собственных усилий, трудолюбия, энергии и решимости преуспеть. Недаром ведь Лох всегда стремится к лучшей доле и всегда не доволен настоящим. И при этом всегда надеется, что он — уж точно не Лох и что, в конце концов, выбьется в люди. Но что бы он ни делал, какие усилия ни предпринимал, его всегда ждет проигрыш — истинная судьба Лоха. Корысть Разводящего Лоху не видна и заключается в том, что под видом законности эксплуататор присваивает себе продукт его жизни. Да, именно жизни. Поскольку Лох вкладывает в труд всю свою жизнь в ее духовном и физическом наполнении. Одновременно Разводящий создает Лоху такие невыносимые условия существования, что сама идея выбора теряет для него всякий смысл. Потому что это выбор между худшим и еще более плохим. И Лоху остается лишь уповать на судьбу и якобы 'лучшую' долю.
Я оторопел.
— При этом Разводящий, — продолжило существо, — прекрасно знает, что Лохи верят в миф о доброте и совести и оттого не могут пойти на подлость, необходимую, чтобы подняться наверх. Разводящий постоянно требует от Лоха активности, нездоровой энергичности в действиях, заранее зная, что требования его невыполнимы. В созданных якобы законами рынка условиях Лох все равно останется неконкурентноспособным или точнее, запросам Власти. Разводящий ставит перед Лохом задачу 'принести
