еще неизданную книгу о Гарри Поттере', а затем обвиняет его в неспособности и убогости, стремясь вызвать тем самым досаду на самого себя, чувство вины и собственной неполноценности. Главное для Разводящих, чтобы сама среда обитания для Лохов была борьбой за выживание, где у них будет всегда только одно место — место вечного лузера. Власть вездесуща, нет предела ее изобретательности и коварству. Ее постулат прост — не обманешь ты, обманут тебя, не разведешь ты, разведут тебя. Удивительно, но некоторые Лохи даже не подозревают, что они Лохи, пребывая в блаженном неведении. Лох, кто угодно, но не я — рассуждают они, воспринимая свой жалкий удел как неизбежное и ниспосланное свыше. Другие, наоборот, в полной мере осознают претерпеваемые ими невзгоды. Более того, они считают такое положение несправедливым и не желают мириться с тем, что Развод вечен. Это что-то наподобие фронды, контркультуры. Такие Лохи вообще не верят Власти и протестуют против нее, но все их жалкие потуги привести ни к чему не в состоянии. Они думают, что сознательно отказываются разводить других, на самом же деле они априори не обладают этой способностью. Но самые многочисленные — это те, кого тяготит их лошизм и кто мечтает стать Разводящим. Всеми правдами и неправдами такие Лохи стремятся во Власть, удивляя своей приспособляемостью. Предел мечтаний таких Лохов — устроиться в системе Развода и получить от него какие-то блага. Они понимают, что с Властью спорить бессмысленно, поэтому и выступают в роли раба. Власть для таких Лохов — добрый батюшка царь. Но они для нее — всегда Лохи.
— То есть иными словами, ты хочешь сказать, что Разводящими не становятся, а рождаются? — очнулся я.
— Нет, отчего ж. Производительный труд в наши дни мало что значит в жизни. Главное в подъеме на социальный верх — не упустить единственный шанс. Случай важнее труда и он — критерий успеха. Нужно лишь оказаться в нужное время в нужном месте и первым забрать свой кусок, опередив конкурентов. Но чтобы уметь разводить, нужно уметь не только лгать, но и внушать доверие. Лох должен принимать условия игры такими, какими они предложены Разводящим, только тогда будет полный успех. Как в Лохотроне. Не вступишь в игру — потеряешь шанс выиграть. А без игры не будет и шанса. И, как известно, даже подозревая о подвохе, Лох всегда принимает вызов. Потому что иного выбора для него просто не существует. Ведь сама жизнь — игра, а любая игра — Лохотрон. Почему одни преуспевают, а другие нет? Потому что одним это нужно по внутренней потребности, а другим по мере необходимости. И главное, Разводящие ничем не связаны в своих действиях и готовы на многое. Чтобы преуспеть, они ставят на кон все, а Лохи лишь кое-что и оттого, конечно, проигрывают.
— Замечательно! Значит, Развод действительно вечен? Но как тогда жить? — не унимался я.
— Ну, можно и так сказать, — согласилось существо. — Раньше считалось, что панацеей от Развода может быть вера. Ведь всякий Лох, верящий не в себя, естественно, перестает быть собой, а значит, и Лохом и обретает тем самым некую отстраненность. Именно такой способ Развода предлагают религии разного толка. Истинно верующий Лох более не воспринимает ложь как ложь, а Развод воспринимает как благо. Но религия, якобы лишая Лохов их лоховости, не затрагивает собственно механизм Развода. Она выполняет лишь последний Развод Лохов, после которого Развод как бы самоустраняется. Но это снова иллюзия, не что иное, как Развод самого Развода. А Развод Развода — это его усиление вдвойне. Вторым пределом Развода, думали, является прогресс. Но Власть научилась нивелировать этот пробел ценой бесчисленного умножения прогрессов одного на другой, что в итоге преобразило его до неузнаваемости, превратив, в конце концов, в очередной Развод. Например, любое социальное потрясение, апеллирующее, казалось бы, к прогрессу, тем не менее, недостаточно радикально. Оно никогда не затрагивает собственно механизм Развода, а просто сменяет один тип Развода на другой. Приостанавливая какой-либо Развод в эволюционном процессе, Лох все равно оказывается разведен. Самой этой эволюцией. Лох всегда Лох, ибо существует закон сохранения Развода. Он никуда не исчезает, а только переходит из одного состояния в другое. Но в чем-то ты, конечно, прав. Безусловно, когда-то должен наступить момент, когда будут разведены все Лохи, а потом и все Разводящие и не останется ничего, что не подверглось бы Разводу. Тогда, как полагают, неразведенным останется лишь сам механизм, то есть мы, Великий Разводящий. Поэтому единственно возможный для Лоха выход из этого круга — хотя бы частичный разрыв с Властью, саботаж системы, неучастие в любых, даже самых позитивных ее начинаниях. Иными словами, не верить никому, не читать газет, не смотреть телевизор — ведь любая информация извне, за исключением, пожалуй, лишь инструкции по эксплуатации, так или иначе несет в себе разводилово. Не слушать демагогов и не ходить на выборы, тем более что у Лоха все равно нет никакого выбора. А неучастие в выборах для Власти страшнее, чем любые марши несогласных. И поскольку к такому она действительно не готова, и это и есть первый шаг внести в ее ряды смуту. То есть нужно стать циничной шестеренкой общественного механизма и не действовать как большинство, которое, как известно, всегда неправо. Но для начала необходимо начать с себя, осознать себя Лохом.
Я стоял, словно пораженный громом. Вопросы кончились, и о чем говорить, я не знал. Тишину нарушил Великий Разводящий.
— Это все, что ты хотел узнать от нас, Лох?
Я молча кивнул.
— Тогда прощай! — младенец перекрестил меня. — И помни, Власть не терпит того, кто стремится поставить ее под сомнение. И того, кто не будет подвластен Разводу, ждут преследования и травля. Так что нет способа у Лоха избежать Развода…
Нимб погас, и я перестал что-либо видеть. Тело мое вновь стало невесомым, и я будто бы снова взлетел. На щеке и на лбу почувствовалось что-то влажное. И тут до меня дошло, что на самом деле вовсе не темно и никуда я не лечу, а просто лежу с закрытыми глазами. Я сосредоточился, досчитал до десяти и резко открыл веки. Самурай, забравшись передними лапами на кровать, лизал шершавым языком мне лицо.
4.3. На следующий день я все же приехал в офис — что скрывать, а надежда уладить дело миром или, на худой конец, написать заявление по собственному еще оставалась. Но охрана отказалась пускать меня внутрь и забрала магнитную карту. Ребята ссылались на распоряжение шефа — расклеенный с вечера на стенах stop-list — который я сначала даже и не заметил. Теперь, узнав о его существовании, я с интересом принялся разглядывать очередной шедевр Джорджа.
На бумаге формата А-4 была напечатана таблица в две графы и краткое пояснение. В левой графе находилась фотография улыбающегося меня, правая же пугала своей пустынностью. Текст под моей фотографией гласил: 'Этот человек превысил свои служебные полномочия в ущерб компании, за что был уволен и лишен положенной компенсации. Приказываю с этого дня более ни в чем ему не помогать и не допускать на территорию фирмы. Позор предателю!'. Под пустой графой красовалась: 'Помни, ты можешь быть следующим!'.
Я задумался. Ладно, с деньгами все было понятно, я пролетел, но вот трудовую забрать мне все же хотелось. Я попросил охранников набрать по внутреннему номеру в бухгалтерию. Те переглянулись.
— Коль, тебе тут кое-что передать просили, — негромко произнес один и извлек на свет фирменный пакет компании.
— Кто просил? — поинтересовался я.
— А ты сам не догадываешься? Извини, ты не мог бы покинуть помещение, — грустно произнес он, — а то нам тебя с лестницы спустить велено.
Я молча кивнул и вышел на улицу. В пакете в беспорядке были навалены мои личные вещи с рабочего места и все лежавшие на нем еще вчера бумаги. Сверху в глаза бросался запечатанный корпоративный конверт. Может быть, деньги, мелькнуло в мозгу. А что, чем черт не шутит? Я быстро разорвал конверт и заглянул внутрь. 'Fuck!' — непроизвольно вырвалось из груди, когда я извлек содержимое. Вместо денег там была моя трудовая, аккуратно порезанная на куски.
— Ну, Джордж, — пнул я со всей дури стоявший у входа зачехленный трайк. — Я тебе такой переполох устрою!
Что ни делается, все к лучшему, думал я, отходя от офиса. Во всяком случае, теперь я был свободен. Правда, без зарплаты и перспектив найти в ближайшее время работу — попробуй, устройся куда-нибудь в кризис — зато сохранил достоинство и обрел долгожданный покой. Отныне мою жизнь не будут отравлять ни ночные звонки, ни необоснованные наезды, ни сломанные телефоны, ни унижения, ни злость. Прозябание в качестве офисного планктона закончилось, и теперь я буду сам за себя решать, что мне
