Дух Святой, на Котором все держится и Им укрепляется, на что указывает каменная скала, символ несокрушимой крепости. Все это подтверждает Зыряновская Троица, где над средним Ангелом имеется надпись «Отец».
? Отнюдь, брат! ? восклицал Олег. ? Все с точностью до наоборот. Последовательность здесь соответствует Символу Веры, то есть слева направо: Отец, Сын, Дух Святой. Этому же соответствует одежда среднего Ангела, которая носит цвета и символику воплощенного Слова. К этому относится и четкий клав на гиматии ? символ посланничества. Своей символикой икона иллюстрирует тезис: Церковь есть откровение Отца в Сыне и Духе Святом. Здание палат Авраамовых ? образ Церкви над Ангелом первой Ипостаси. Мамврийский дуб ? древо жизни, оно же ? древо крестное, над Ангелом второй Ипостаси, как указание на икономию Сына Божия. Гора, символ духовного восхождения, над Ангелом третьей Ипостаси. Смысл иконы сосредоточен вокруг Евхаристической Чаши, божественной Трапезы. В изображении же Тайной Вечери с первых веков христианства главное лицо, как правило, всегда помещалось не посредине, а справа, то есть по отношению к зрителю с левой стороны. И если ты посмотришь на изображение Троицы в Сергиевой Лавре, то увидишь тому подтверждение.
Вроде бы разумно говорили братья… Только душа моя не желала раскрывать тайну непостижимую. Это подобно восхождению на гору святую, на которой обувь положено «иззуть», то есть очиститься от страстей, чувственных образов, ограничивающих неохватного и непостижимого Бога узкими рамками поврежденного грехом ума. Святые отцы считают откровение о Святой Троице ? высшим из данных человеку Господом. В этой тайне все так высоко и совершенно, что даже касаться ее нашим слабым рассудком страшно и бесполезно. Никак не способен человеческий разум соединить три в одно и уравнять троицу с единицей…
Да молчит сейчас поврежденный гордыней разум. Но глаза пусть плавно переходят по кругу от лика к лику… Но сердце, соединенное с умом молитвенным кругом, пусть расскажет, почему так сладко сейчас. Что за мирная, покойная тишина исходит от этого неземного чуда!
О, брат мой, блаженный иконописец, ты слушал эту тишину вечности, ты дышал ею, ты изливал ее из сердца своего ? иначе как бы ты смог это передать мне, убогому и суетному. Ты жил этим вечным покоем, брат.
Где мои страсти, капризы, ропот, сомнения, похоти? Все утонуло, как песчинки в океане божественного покоя. Глубокое пространство вокруг Троицы, всё живое и неживое, сам воздух и время ? наполнены весенним золотистым сиянием. Как просто принимает сердце этот покой. Как доверчиво льнет душа к этой тихой радости. Как все существо мое, вызванное Им некогда из небытия, узнает Создателя своего и усыновляется поклонением Отцу. Все замолкает, все упраздняется ? лишь золотистая благоуханная тишина вечности живет в бездонной вселенной в этот миг. И вечно.
«На пороге двойного бытия»
Мы выходим из храма, устало шагаем домой. Внезапно порыв шквального ветра стреляет в нас очередью крупного дождя со снежной крупой. Холодные струи секут лицо и одежду. Укрыться негде. За минуту промокаем насквозь. Дверь нашего дома закрыта. Под канонадой дождя ищем хозяина, стучим по очереди в окна и двери соседних домов, но бесполезно. Наконец, когда холод проникает до самого спинного мозга, сталкиваемся с хозяином. Он сложен пополам, бредет по улице нам навстречу.
Входим в дом, меняем одежду и забираемся на печь. Хозяин второпях растапливает ее, наполняя дом едким дымом. Пока печь нехотя нагревается, мы лежим, укутавшись в одеяла и тулупы. Валерий быстро согревается. Для меня же все эти древние приемы выживания, как мертвому припарка. Озноб не унимается. Холод проникает все глубже, наполняя тело ледяной кашей. Голову со всех сторон стискивает стальной шлем, с каждым ударом сердца сильнее, жестче...
Сознание то проваливается в темную пропасть, то снова возвращает меня на печь в задымленной горнице. Мне в рот пытаются влить какую-то горячую жидкость, но стиснутые губы не разжимаются. Снова провал. На этот раз не очень глубоко, потому что кожей и ноздрями чувствую горячий воздух, спина упирается в раскаленные камни. Кажется, сейчас я покроюсь волдырями от ожогов. Но внутрь тепло не проходит. В глубине тела трещит арктический мороз. Снова провал. Из дальнего темного туннеля выезжает длинная череда слов и проникает в мозг. Это почти забытые стихи:
