— Вот это я вам сказать не могу, — еще пуще заулыбался Большаков, — это военная тайна. Но уверяю вас, локаторы есть и смотрят куда надо. Мало того, компьютерная техника обрабатывает результаты всех наблюдений и выдает точные координаты объектов.
— Хм… — произнес Сашка Тулупов, который считал себя знатоком современной вычислительной техники.
— А что вы думали, мы до сих пор лаптем щи хлебаем? — спросил Большаков. — Не те времена. Старыми методами много не навоюешь.
Тулупов снова хмыкнул, хотя и тихо, не с таким беспардонным вызовом, как Игорь, но было ясно, что он не верит Большакову. Вот если бы ему нечто подобное рассказал какой-нибудь ученый с кафедры АСУ, он поверил бы безоговорочно, а здесь огромный вояка, которому больше под стать ходить в атаку во главе полка, а не рассуждать о тонкостях системы управления огнем.
— Понятно. — сказал Костя и незаметно показал Сашке кулак, чтобы тот не дискредитировал телевидение и отечественную оборонку.
Тулупов, сам того не зная, испортил ему всю обедню, потому что Костя как раз хотел расспросить Большакова, кто он, откуда и как дошел до такой жизни, в смысле организации современной обороны, и вообще хотел познакомиться с Александром Васильевичем поближе. Признаться, Костю он тоже удивил. И он сделал для себя вывод, что немецкие бронетанковые части, находящиеся отсюда в трех часах езды, могут быть уничтожены в считанные минуты. С этого мгновения он очень и очень зауважал Большакова, который оказался профессионалом в своем деле.
Большаков между тем сказал:
— А теперь, дорогие гости, приглашаю вас отведать армейского сухпайка.
То, что это была шутка, Костя понял в тот момент, когда они все спустились в чрево форта и попали в просторную белую столовую с арочным сводом и большим дубовым столом в центре. На столе уже стояли алюминиевые миски, полные наваристого борща. В тарелках лежали весенний зеленый лук, ломти черного душистого хлеба и пахучая черемша, которую Костя не ел сто лет.
Сашка и Игорь тут же принялись макать черемшу в соль и заедать черным хлебом. А еще им всем налили не какой-нибудь слабенькой водки, а настоящего медицинского спирта, и пока все выпивали и с жадностью заедали жирным, наваристым борщом, Костя принялся раскручивать Большакова. Конечно, это надо было сделать по-умному, с камерой или диктофоном, но Костя как чувствовал, что сидят они с Большаковым за столом в первый и последний раз. Бывало у Кости такое дурное предчувствие, однако он почему-то ему не особенно верил — мало ли какие бывают предчувствия, за всеми не уследишь.
Александр Васильевич, смущаясь, хихикал в свой огромный кулак величиной с чайник, и единственное, что сумел узнать Костя, да и то из недомолвок собеседника, что он кадровый военный, начинал когда-то именно здесь — в Петрополе, потом служил в Азербайджане, во все том же ПВО. Едва ноги унес с чужой ему войны за Карабах, на которой, похоже, был инструктором у какого-то то ли Гусейнова, то ли Усейнова. Бежал при первой возможности. К счастью, из армии его не демобилизовали, и он попал в Дальневосточный округ. Теперь его специально прислали на Украину защищать Донецк с юга. А кто прислал, нетрудно было догадаться. В общем, Костя понял, что с Большаковым каши не сваришь и репортажа с ним, по большому счету, не получится. Не тот Большаков человек, чтобы особенно распространяться о себе. Как всякий военный, он оглядывался на командование и боялся сказать лишнее или сделать что-то, за что его ругать будут. Родом же Большаков был из Петропавловска-Камчатского. А вот какое у него звание, Костя так и не понял — то ли полковник, то ли генерал. В любом случае Большаков пребывал в своей стихии и дело свое знал даже не на твердую пятерку, а на пятерку с жирным плюсом.
Не успели они выпить по третьей рюмке за победу русского оружия, как к Большакову подбежал сержант и что-то прошептал на ухо.
— Минутку… — нахмурившись, поднялся Александр Васильевич, — сейчас вернусь…
По тому, каким серьезным стало его лицо, Костя понял, что случилось что-то неординарное. Они еще посидели немножко, вяло доедая второе — картошку с мясом. Игорь попробовал было произнести тост за вездесущее телевидение, но напряжение уже висело в воздухе, и никто, кроме него, не потянулся к рюмке, даже Сашка Тулупов, которому ну очень понравилось пить спирт, и он то и дело вопросительно поглядывал на Костю, который великодушно и благосклонно помалкивал. Но напиваться в их положении было не то что глупо, а опасно, поэтому Костя натянул на лицо суровое, начальственное выражение. Сашка пару раз крякнул и успокоился.
— Кажется, что-то произошло… — неуверенно сказала Завета и вопросительно посмотрела на Костю.
На этот раз в нем не взвыли все сирены, предвещающие опасность, он только пожал плечами, вздохнув со скрытой настороженностью, прислушался к себе: сердце, конечно, не было холодным как лед, просто где-то в нем поселилось чувство самосохранения, и красота Заветы уже не действовала, как прежде, хотя Костя и не знал, сколько продержится. Избавиться от зависимости к женщине так же трудно, как идти в атаку на амбразуру. Ему ли не знать! Приходилось жить и мучиться, всеми силами сохраняя независимость. Чаще всего оборона давала трещину, не успев принести результаты. Тогда приходилось туго, вот как сейчас, и дело здесь не в отсутствии воли или желания, а в законах мироустройства. Так он обычно думал.
Все еще немного помолчали, прислушиваясь к звукам форта. Солдаты, которые их обслуживали, побросав колпаки и белые фартуки, куда-то исчезли.
Костя поднялся. Завета, пристально глядя на него, спросила:
— Ты думаешь?..
— Не знаю, не хотелось бы…
Кажется, она даже угадывала его мысли. Прежде всего, Костя совершенно не желал продолжения приключений. Он преодолел секундное замешательство и скомандовал как можно более трезвым голосом:
— За мной!
В этот момент прямо над их головой выстрелило орудие бронебашенной батареи. Вся крепость вздрогнула от пола до потолка. Воздух в подземелье на мгновение сделался плотным, словно бетон, а потом наполнился пылью. Костя от неожиданности присел. Впрочем, точно так же испугались и Завета, и Сашка, который вообще плюхнулся на скамейку и посмотрел на потолок: не обвалился ли? Один Игорь не оплошал, а только оскалился, как волк. Косте стало стыдно за свою слабость. Уж казалось, он приучил себя ко всяким неожиданностям и все-таки сплоховал в последнее мгновение, к тому же у всех на глазах. Стыдно, брат, стыдно, укорил он сам себя.
Когда они выскочили из столовой, на соседней батарее слева выстрелило еще одно орудие, а за ним сразу еще одно, но теперь уже справа. И каждый раз воздух в форте становился густым, как сироп. Сыграли «тревогу». По центральному коридору забегали бойцы. Заработали, жужжа, элеваторы, подавая к пушкам снаряды. К тому же, как и во всякой серьезной крепости, компрессоры нагнетали избыточное давление на случай ядерной атаки, и у Кости заложило уши.
— Что случилось?! — крикнул он и только тогда понял, что оглушен, потому что крик вышел странным: он себя почти не слышал, и ему показалось, что он сипит, как проткнутый баллон.
— Немцы! — крикнул боец, и Костя понял его больше по губам, чем услышал.
Боец тут же куда-то пропал. И вообще, все разом пропали, словно форт вымер. Искать Большакова было бессмысленно. Хуже нет, чем путаться под ногами у человека, занятого важным делом. В бронебашенную батарею их не пустили. Пришлось спуститься на галерею ниже, и, поплутав немного в переходах и тупичках, которые никуда не вели, они выскочили к центральному входу.
— Туда нельзя! — сказал боец, загораживая им дорогу.
— Мы журналисты! — прокричал Костя, но даже не услышал сам себя, потому что в этот момент над головой снова протяжно ударило орудие: «Ба-х-х-х!..»
Было даже слышно, как снаряд, вырвавшись из ствола, рассекает воздух. По крайней мере, Косте так показалось.
— Мы должны все заснять! — стал объяснять Сашка бойцу, в доказательство своих намерений предъявляя потертую, много видавшую «соньку».
