— О, — воскликнул Большаков, — еще одну кинул! — Оказывается, у Большакова было не только хорошее зрение, но и наушники связи. — Ну-ка быстренько вниз! Быстренько! Быстренько!
Он, как наседка с цыплятами, сторожил каждое движение своих гостей и даже галантно подал руку Завете, когда она ступила на бетонную лестницу. У лестницы, кстати, не было перил, и можно было преспокойно сковырнуться к ее основанию и расквасить себе нос о бетонный пол двора. Костя сделал вид, что у него проблемы со шнурками, присел и крикнул:
— Идите-идите! Я догоню!
Я вам покажу, кто здесь слабак, цепенея от собственной храбрости, подумал он, вспомнив слова Заветы о том, что он вовсе не железный. Вот убьют меня, тогда поплачешь, да поздно будет! Эта глупая мысль почему-то грела его больше всего.
Поверхность форта мгновенно опустела. Сашка Тулупов, правда, оглянулся в последнюю секунду, словно решая, остаться здесь или нет, но тоже пропал. Костя посмотрел на маленький безобидный самолетик высоко в небе. Оттуда летела смерть в виде черной капли. Это как раз то, о чем говорил Большаков, с интересом подумал Костя, может быть, даже все три тонны. Надо было взять у Сашки «соньку». Капля стремительно увеличивалась в размерах, стали заметны длинные стабилизаторы вдоль корпуса, и в тот момент, когда Косте показалась, что она неминуемо попадет в броневой форт и что надо все-таки каким-то образом спасаться, она, к его огромному удивлению, вообще ушла куда-то в сторону, и — «Бух-х-х!!!» — с протяжным звуком взорвалась на другой стороне реки, примерно там, где кончался лес. Но даже на таком расстоянии это было весьма впечатляющее зрелище. Вначале вырос огромный столб земли и дыма, внутри которого полыхнуло оранжевое пламя. Столб показался Косте даже выше, чем Эйфелева башня. И прежде чем он стал опадать, Костю ударила взрывная волна, и он едва не улетел к основанию центрального форта. Спас его все тот же бронеколпак, за который он инстинктивно закатился. Впрочем, другая ударная волна в виде землетрясения подкинула его так, что он очутился в метре над землей и шлепнулся на тот же самый бронеколпак. С минуту он не мог дышать и валялся, как рыба на берегу. Потом, охая, поднялся, держась за солнечное сплетение, и, кряхтя, как старый дед, присел на бронеколпак. Вот и все, подумал он, а ты боялась, и ничего страшного здесь нет. Боль тихонечко отпускала, и дыхание восстановилось. Земля еще подрагивала, как огромное животное, а столб дыма за рекой нехотя оседал. Его относило в южном направлении, он смешивался с дымами пожарищ. Лес еще больше съежился. Казалось, что он вспомнил предыдущую войну и не хотел участвовать в новой. Таким образом он протестовал против реальности. Но люди этого не понимали и раз за разом всаживали в него снаряды и давили гусеницами, а еще они его жгли и уничтожали всеми другими доступными способами.
Даже невооруженным глазом было видно, что вражеские войска, как тараканы, улепетывают без оглядки. По всем дорогам, и справа, и слева в сторону Старобешева пылили то ли машины, то ли бронетехника. Не понравилось, с удовлетворением подумал Костя. Ах и пиндосы! Ах и вояки! Ах и циники! Не хотят тратить на какой-то вшивый форт высокоточное оружие. Он нисколько не сомневался, что оно у американцев есть, но они почему-то стеснялись его применить и пуляли от дурости по своим же союзникам. А может, они специально, предположил Костя, чтобы немцам жизнь малиной не казалась и чтобы они раскошеливались как можно больше на эту дурацкую войну, как можно сильнее обозлились и как можно глубже увязли в Украине? Предположение было диким, но правдоподобным. Мысли у Кости потекли в привычном русле репортажа. Как бы это все обыграть? — думал он, поглядывая на виновника бегства немцев — В-52, который, казалось, как висел в небе на одном месте, так и остался там висеть, а еще казалось, что он совершенно безразличен к трагедии союзников. Есть у американцев такая черта — быть беспощадным ко всем, кто не американец. На этот раз им под горячую руку попались европейцы. Спишут потом на войну, решил Костя и понял, о чем говорить в эфире, то бишь о чем будет комментарий к последним событиям. А где Тулупов? — удивился он. — Почему не фиксирует исторический факт. Что мы потомкам скажем? Не успел он так подумать, как бритая голова Сашки, на которой уже образовался короткий черный ежик, опасливо появилась рядом с бронебашенной батареей.
— Ну и где тебя черти носят? — спросил Костя, намекая, что Сашка пропустил много интересного. — Давай снимай.
— А мы думали, тебя убило… — хихикнул Сашка и, обернувшись, крикнул куда-то вниз: — Живой он, живой! Вон сидит, репортаж сочиняет.
Сашка обрадованно скакнул на гребень форта и взялся за свою «соньку». Костя посмотрел на часы. До пролета спутника осталось десять минут. Он достал из сумки ноутбук и не стал набирать текст, а для скорости надиктовал сообщение в микрофон и, конечно, выложил все голыми фактами, добавив свои соображения насчет инцидента с неточным бомбометанием и выводы насчет немцев и их роли в качестве придатка в планах американцев. Сыровато, подумал он, но сами потом разберутся, и спросил:
— Ну, скоро ты там, ковбой?
— Сейчас… — отозвался Сашка.
До пролета спутника осталось минут пять. Минут двадцать длится сам пролет. В общем, время еще было, но Костя не любил все делать в последний момент, тем более, что ему стали усиленно мешать. Явился Игорь, за ним Елизавета, и все принялись задавать глупые вопросы: что он, да как он, что почувствовал и почему, как все, не спрятался в форте? Косте пришлось отвлечься. Он доходчиво объяснил, зачем остался и почему рисковал, с его точки зрения — совсем немножко.
— Большаков с ума чуть не сошел, — язвительно сообщила Завета, надув свои прекрасные губы, и посмотрела на него, как показалось ему, особенно вызывающе.
А-а-а… сообразил Костя, а ты думала — из-за тебя. Дудки — из-за работы, а на твои штучки я теперь не реагирую и не попадусь.
— Ну да! — не поверил он. — С чего бы?
Он знал, что бывалые военные, привычные к смертям, так себя не ведут. Да, наверное, Большакову было бы жалко. Даже, наверное, очень. А потом списал бы на естественную убыль, выпил спиртика и вперед, воюй дальше. А меня отправили бы грузом двести в Москву. Ну а там, конечно, все было бы по правилам: дорогой гроб, цветы, слезы и тожественные речи из уст начальства.
— Ты хочешь доказать, что ты самый смелый? — спросила Завета так, чтобы никто другой не услышал.
Он посмотрел ей в глаза, надеясь увидеть в них то, о чем мечтал всю жизнь, — безмерно-огромную любовь. Но она отвернулась, закусила губу и принял тот безразличный вид, который мучил его все последнее время. Ему же захотелось обнять ее и сказать, что он почти любит ее и что он сам боится этого чувства и еще не разобрался в себе. Но вместо этого он крикнул, оглянувшись:
— Ну! Сашка!
— Да сейчас! — отозвался тот откуда-то глухо, как из подвала.
Куда его понесло? Оказалось, что Сашка влез в бронеколпак и через его оптику снял панораму левобережья. Молодец! — подумал Костя, голова работает. Сашка появился как раз вовремя, чтобы успеть подсоединить «соньку» к ноутбуку и скачать файлы в ее память. Костя принялся возиться с ними, сортируя нужные и ненужные, и наткнулся на видео, которое Сашка делал в лесу.
— Ты почему не стер это, ковбой?! — заорал Костя и даже постучал костяшками пальцев по голове, мол, соображать надо!
— Потому… — нехотя, но с вызовом отозвался Сашка и по-идиотски оттопырил губу.
— Я сказал, сотри! — крикнул Костя. — Сейчас проверю!
— Ладно-ладно… — пообещал Сашка, забирая свою ненаглядную «соньку» и пряча глаза.
А ведь все равно не сотрет, зло подумал Костя. Точно не сотрет! Ковбой хренов!
— Дай сюда камеру! — протянул он руку.
— Еще чего! — Сашка на всякий случай сделал два шага в сторону.
— Дай! — на тон выше потребовал Костя и даже поднялся.
Он не разозлился, просто понимал, что это может плохо кончиться для всех них.
— Га-га-га… — как конь, заржал Сашка и отскочил еще дальше.
Костя беззлобно выругался:
— Если нас поймают с таким материалом, нам кирдык будет.
— Не будет… — самонадеянно отозвался Сашка, готовый, как мальчишка, задать стрекача.
Время поджимало. Костя махнул рукой, снова выругался и сел за компьютер, покосившись на
