— А девку твою мы вначале пустим по кругу. Хорошая у тебя девка!
Этномутанты снова заржали на все лады, скалясь, как голодные собаки на руку хозяина.
— Не слушай их, — прошептал Костя Завете, — не слушай…
Привезли в сырой и темный бор, где стояли вековые дубы, а вокруг стеной — высоченный папоротник. Никогда больше в жизни Костя не видел такого папоротника. Диковинным был тот папоротник, как в сказках.
Темнел дом лесника, темнело сено под навесом, темнел большой сарай и еще какое-то длинное помещение, приспособленное для госпиталя. На лавочке перед ним в бинтах и с костылями сидели этномутанты. По двору бегали лохматые кавказские овчарки.
База, понял Костя. База этномутантов. А их искали южнее.
Его молча схватили и поволокли в дом, а когда поставили на ноги в горнице, он увидел, что за большим крестьянским столом сидит не кто иной, как Каюров собственной персоной, с пистолетом в ярко- желтой кобуре.
— Что… — добродушно засмеялся Каюров, — обхитрить нас хотели?
— Хотели, — согласился Костя, увидев в окне, как этномутанты бьют Игоря Божко. — Зачем вы его калечите?! Зачем?!
— Не нервничай! Садись!
Высокий худой человек с маленькой головой и диким прикусом толкнул его на лавку.
— Разговор у нас будет короткий и деловой, — сказал Каюров. — Сейчас вы очухаетесь и, пока не стемнело, поедем снимать ваш геноцид.
— Какой геноцид?.. — очень удивился Костя, оглядываясь и пытаясь ослабить веревку на руках.
Дом был ухоженным, дерево внутри светлое, пахучее, стол выструган до белизны, на окнах цветастые занавески. По углам — пучки трав, за спиной — настоящая русская печь, а главное — ни с чем не сравнимый запах поленьев. Только о занавеску вытерли грязные руки, сорвали один пучок, и он, рассыпавшись, лежал в углу, да нанесли грязи с улицы. Лесника не было видно. А может, он один из них? — подумал Костя. И вдруг понял, что лесника давно убили, иначе он не позволил бы гадить в собственном доме.
— Против нас, который вы учинили в марте и в апреле, — сказал Каюров, прервав Костины размышления.
На столе стояли бутылка мутного самогона и бутылка водки. Косте вдруг захотелось выпить, но не водки, а именно самогона — крепкого и вонючего.
— «Ковер демократии» что ли? — на всякий случай уточнил Костя.
— Ну да, — ничуть не удивился Каюров.
— Но ведь все уже кончилось! Американцы ушли, немцы тоже. Вы будете одни воевать?
Каюров посмотрел на него так, словно Костя ничего не понимал:
— Ничего не кончилось. Есть еще французы и бельгийцы, итальянцы, подтянутся венгры. Поляки давно не воевали, у них руки чешутся. Чехи не прочь половить рыбку в мутной воде. Словаки шебуршатся. Всегда найдутся любители пожить за чужой счет. Просто придется больше отдать, Крым, например, и восточные регионы. Отгородимся мы от вас, родимых, отгородимся.
— Там наши, — напомнил Костя о Крыме и о восточных областях, давая понять, что Россию рано списывать со счетов. Не допустит она такого развития событий. Не те времена и соотношение сил.
Его реплику Каюров пропустил мимо ушей. Видно, она не вписывалась в его концепцию мира. Интересно, что ему лично пообещали? — подумал Костя. Может, пост министра обороны или даже премьер-министра? Рыл бы он так землю? Наверняка где-нибудь в Швейцарии у него счет с кругленькой суммой. Отрабатывает заморские дивиденды. Мысли были четкими и ясными, словно достигали сущности происходящего.
— Страсбург, опять же, еще не затопило, — рассудил Каюров. — Да и НАТО в Европе никуда не делось.
Казалось, он спорит с самим собой, приводит аргументы в пользу своего выбора, но как-то неуверенно, с оглядкой на прошлое.
— Все равно не справитесь, — сказал Костя, следя за событиями во дворе.
Игоря куда-то утащили, не было видно ни Заветы, ни Сашки. Убьют нас, подумал Костя, но как-то отстраненно, словно речь шла о литературных героях, а не о живых людях. Время надо тянуть, время. Авось что-нибудь выгорит. И вдруг стал припоминать о чем-то, что могло их спасти, но вспомнить сразу не мог.
— А это как поглядеть, — согласился Каюров.
Видно, его все-таки мучили сомнения, страх или он боялся ошибиться. Хотя думать об ошибках было поздно, слишком далеко он зашел. За окном проехала телега, полная раненых. Костя перевел взгляд на лысого короткопалого якута. А ведь он трусит, догадался Костя, поэтому и возится с нами, надеясь на америкосов.
— Васька! — велел Каюров. — Иди посмотри, что там.
— Ага… — сказал Васька и выскочил из дома.
Руки у него, как и тело, были худыми, непомерно длинными и торчали из рубахи, как оглобли. А лицо выглядело особенно свирепым в тот момент, когда он пытался сосредоточиться на каком-то предмете.
— А зачем тебе все это надо? — спросил Костя на правах старого знакомого. — Ты же не «титульная нация»? Зачем тебе за кого-то каштаны из огня таскать? Все равно «оранжевые» всегда на вас будут коситься, как на полуверцев. Люди мечутся, суетятся, а Россия остается.
Каюров в изумлении уставился на Костю и хотел что-то сказать, быть может, даже выдать какую-то истину. Что-то человеческое промелькнуло в его глазах. Он даже открыл рот, чтобы возразить, и наверняка придумал бы, что возразить, но в этот момент в горницу влетел Васька, стукнувшись о притолоку:
— Зосим Степанович, Драгунца привезли!
Когда он скалился, видно было, что зубы у него упираются вдруг в друга, отчего лицо выглядело непомерно длинным, узким и вечно испуганно-циничным.
— Насмерть?! — ахнул якут.
— Да живой вроде…
— Посиди здесь, я сейчас, — и выскочил из горницы.
— Ну что, паскуда? Свиделись? — спросил этномутант, приближаясь к Косте, засунув руки в карманы.
Было в нем что-то гнилое, несозревшее, будто завядшее в самом начале роста.
— Что-то не припомню, — ответил Костя, прикидывая, как ему уклониться, если ударит.
— А ведь это ты в меня стрелял, — поведал этномутант.
Сразу было видно, что он торопится до возвращения Каюрова.
— Не помню.
— Вот сюда, в бедро.
— И что, уже зажило?
— По касательной прошло.
— Повезло тебе, — сказал Костя.
— Зато тебе — нет! — И ударил его слева в лицо чем-то железным.
И опять мысли у Кости потекли легко и приятно, словно им не было предела, только имели они почему-то привкус соленой крови.
— Героинщик! — закричал с порога Каюров. — Сифилитик! Хочешь мне операцию сорвать?! — Он подскочил, наклонился и пошлепал Костю по щекам. — Убил, сволочь!
— Да что ты, что ты, Зосим Степанович! — оправдывался Балаков, пятясь и опрокидывая стулья. — Журналюга просто психует. Слабаком оказался.
— Смотри, если убил, кишки намотаю! — предупредил Каюров.
От волнения он дышал тяжело и часто. Короткие пальцы сжимались в кулак. Сел за стол и налил себе водки, меча в Балакова молнии.
— Мне нужна национальная идея, а не мертвый журналист. Какой от него теперь толк? — Он кисло
