вскрикнула:
– Черный Дом! Смотри! Смотри! Под нами. Нарастая над ними, когда они снижались, и припадая к земле, когда поднимались, развалины обратили двух столь несочетаемых изыскателей в подобие своего флюгера… ибо то и были развалины… хоть и известные (испокон веков) под именем «Черного Дома».
От крыши не осталось почти ничего, от внутренних стен тоже, но Гепара, приглядевшись, сразу вспомнила колоссальные интерьеры этого здания.
Чуялось в нем что-то несказанно скорбное, и ощущение это невозможно было объяснить только тем, что здание разрушалось, что полы его помягчели от мха, а стены терялись в папоротниках. Что-то большее всего этого наполняло Черный Дом неумолимой тьмой – тьмой, ничем не обязанной ночи и, казалось, затмевавший собою даже дневной свет.
– Опускаемся, – сказала Гепара, и когда она с великой точностью посадила машину на серый ковер крапивы, лисенок, навострив уши, скачками унесся прочь, и плотная стая скворцов, словно взяв с вертолета пример, приглушенно ропща, винтом поднялась в небо.
Старик, очутившись на твердой земле, не сразу вылез из вертолета, но сначала, обратясь в подобие ободранной мельницы, потянулся сразу всеми четырьмя сухими конечностями, а уж потом соскочил на землю.
– Эй! – крикнул он. – Вот ты и здесь, и что теперь делать будешь? Соберешь букет дурацкой крапивы?
Гепара не ответила – быстрая и легкая, словно птица, она перепархивала с места на место, осматривая то, что могло быть остовом аббатства: тут имелась груда тесаных камней, из которых, возможно, – а возможно, и нет, – был некогда сложен алтарь, богослужебный или богохульственный.
Расхаживая по мху и палой листве, Гепара – неяркое солнце висело над ее головой, лес стоял кругом, негромко нашептывая что-то себе самому, – мысленно отмечала вещи самые разные. Умение запоминать все, что сможет когда-либо пригодится, было ее второй натурой, и потому Гепара впитывала сегодня умом, да и всем своим существом, не просто общий характер того, что ее окружало, не только расположение, пропорции и размах этих причудливых декораций, но также входы и выходы, кои предстояло заполнить невиданными фигурами.
Тем временем старик, ничуть не стесняясь, помочился, извергнув вялую струйку.
– Ну ты, – снова скрипуче крикнул он, – так где же?
– Что – где? – прошептала Гепара. По голосу ее было ясно, что мыслями она далеко отсюда.
– Сокровище. Мы же за ним прилетели, что, не так? Сокровище Черного Дома.
– Никогда о нем не слышала, – сказала Гепара.
В лице старика полыхнул такой гнев, что горячий отблеск его окрасил даже белизну бороды.
– Не слышала? – вскрикнул он. – Тогда какого же ты…
– Еще одно грубое слово, – произнесла Гепара страшным в его безразличии тоном, – и я брошу тебя здесь. Здесь, среди всей этой гнили.
Старик зарычал.
– Ступай на свое место, – продолжала Гепара. – И если ты хоть пальцем прикоснешься ко мне, я прикажу тебя высечь.
Назад они возвращались наперегонки со тьмой, поскольку Гепара провела в Черном Доме времени больше, чем намеревалась. Теперь, проплывая над переменчивым ландшафтом, она могла произвести необходимые расчеты.
К примеру, существовала такая проблема – как смогут рабочие, а после и гости, найти дорогу через давно запущенные леса, болота и долины? Конечно, то там, то здесь остались еще следы древних дорог, однако на них полагаться нельзя, поскольку они имеют свойство неожиданно уходить под землю или теряться в песках и топях.
Эту проблему плывшая по небу Гепара в общих чертах разрешила (теоретически); идея ее сводилась к тому, чтобы через равные расстояния высадить на землю несколько десятков людей, дабы те выстроились в длинную линию, идущую от обжитых границ к юго-восточной тундре, а от нее – к лесам Черного Дома.
В назначенное время эти люди подожгут большие кучи хвороста, который соберут за день. Дым огромных костров наверняка поможет и самым глупым гостям без затруднений добраться до Черного Дома, какой бы способ передвижения – по земле или по воздуху – те ни избрали.
Что касается рабочих, думала, пристально вглядываясь в ландшафт, Гепара, им нужно дать самое малое три дня, а потом пусть возвращаются назад – еще до появления первых гостей. Дело свое каждый рабочий должен будет исполнить в соответствии с замыслом – и молча, чтобы ни единый не знал, чем занят сосед.
Доставить их туда можно разными средствами – от больших фургонов, нагруженных самыми неожиданными вещами, до двуколок, запряженных пони; от поместительных автомобилей до тачек.
На заре, в самый день Празднества… над всей землей должен разнестись голос гонга. И Гепара готова была поручиться своим состоянием, что всякий, кто окажется при этом протяжном ударе близ Титуса, увидит, как по лицу юноши скользнет тень… такая, словно ему внезапно напомнили о другом мире: том, из которого он бежал.
Глава девяносто третья
Какой бы сноровкой и расторопностью ни отличалась Гепара, настало время, когда появляться сразу везде (свойство, которым она славилась) стало для нее невозможным, она уже не могла в одну минуту выпрыгивать из вертолета и бежать к «производственным мастерским», а в следующую – проводить торопливые переговоры с кем-то из доверенных «мастеров».
Время подпирало, и управляться сразу со всем, не перепоручив кому-то хотя бы части дел, стало задачей неисполнимой. Волей-неволей пришлось смягчить меры секретности, поскольку не приподними она занавес хоть немного, за ним мог разбушеваться хаос. И так-то уж было поздновато. При всей властности, какую вмещало маленькое, напряженное, как тетива, тело Гепары, в Мастерских поднимался ропоток недовольства, с каждым днем все нараставший.
Роптали и будущие гости, отчего Гепаре пришлось поделиться с парой из них кое-какими тайнами.
А был еще и отец. Его удалось наконец, хотя бы отчасти, склонить на свою сторону.
– Это не займет много времени, отец.
– Не нравится мне все это, – глухо отвечал хилый человечек.
– Что ж, каждый должен сыграть свою роль, ведь так? Костюм твой готов? А маска?
На жутковатую яйцевидную голову опустилась муха. Конвульсивно подергав кожей, обтягивавшей череп, отец Гепары спугнул нахалку, но ко времени, когда он нашелся с ответом, дочери уже не было рядом. Гепара не могла попусту тратить время.
Глава девяносто четвертая
На общем собрании распорядителей, коих насчитывалось девять душ, включая Гепару (если предположить наличие в ней души), и кои представляли все слои общества, было постановлено, что относительно места праздника всех надлежит оставить пока во мраке неведенья; только девятке избранных и дано было узреть в этом мраке подобие проблесков света.
Все они были подкуплены. Все имели отдаленное представление о том, что происходит в мастерских, сараях, складах и частных домах.
Впрочем, и тех разнимало недовольство. Конечно, в сравнении с прочей толпой они были людьми привилегированными, однако, если сравнивать их с Гепарой, тоже блуждали во тьме, добывая обманным
