— Конечно, я перед дембелем даже мастера получил.
— Вот вам и работа! У нас на корабле требуется такой человек.
— Ну что вы, Никита Игнатич, я море-то увидел только на Камчатке — и то издалека. Это уж точно не по мне.
— Ладно, что-то мы не о том заговорили. Может, расскажете немного о себе?
Но Иван вдруг встал:
— Извините, пожалуйста, у вас есть телефон? Мне бы позвонить — бабуля будет волноваться, а ей нельзя.
— Да, да, вон там на полочке, — и Никита Игнатич показал на телефон.
Иван набрал номер, долго ждал — ответа не было. Повторил набор: «Алло, Николай Николаевич? Это Ваня. Как «ищите»? Я же на работе был. А где бабуля?» По выражению лица юноши Никита Игнатич понял: что-то случилось. «Хорошо, я сейчас же еду!» И он, положив трубку, прошептал: «Бабулечка, моя ты бабулечка!» Слезы выступили на его глазах, он, ничего не сказав, выбежал на улицу.
— Куда это он вылетел? — спросила вошедшая хозяйка. — Я же тебе говорила, что он хам!
— Да замолчи ты! — вдруг заорал Никита Игнатич. — «Хам», «хам», сама ты хамка, самый злой человек, каких я когда-либо встречал!
— И ты туда же! Это я-то самый злой человек? За все мои мытарства с тобой!
Взревел мотоцикл, и через несколько секунд все стихло.
— Что случилось, папа? — почти вбежала в комнату Оля.
— У парня что-то случилось с бабушкой, — сказал отец и медленно опустился в кресло.
— У него кроме Софьи Ивановны никого нет! — заволновалась Оля. — Я не могу бросить его в такую минуту, надо ехать. Автобусы еще ходят, я поеду.
— Никуда ты не поедешь! — опять закричала мать. — Вы же два раза только и виделись, ты в своем уме?!
Отец понуро сидел в кресле, будто это его не касалось.
— Папа, что она говорит! Я должна быть там! Это же предательство — бросить человека в трудную минуту!
— Вы поглядите на нее! — опять закричала мать. — Да кто он тебе? Муж, что ли?
— Да, да! — почти закричала девочка. — Он мне сегодня предложение сделал!
— Отец, ты слышишь, что она говорит? Что же ты молчишь?! Может, они уже и впрямь муж и жена!
Никита Игнатич встал и молча вышел во двор. Через несколько минут вернулся и, увидев одетую по- дорожному Олю, сказал: «Поехали, дочка!» Во дворе стояла очень хорошо сохранившаяся «Волга» «Газ-21». Хлопнув дверьми, отец с дочерью выехали на дорогу.
— А что, насчет «мужа» и «жены» правда?» — спросил уже в машине отец.
— Я не думаю, что это серьезно, но Иван мне сегодня сказал: «Выходи-ка за меня замуж».
— А ты?
— А что я? Для меня это было полной неожиданностью, да при том я еще не могу выходить замуж.
— Почему?
— Мне мама сказала; я еще не могу рожать детей.
— Ого, куда хватила, рожать детей, ты еще сама ребенок, а потом, чтобы выйти замуж, надо как минимум полюбить человека!
— Вот как, допустим, ты, — съязвила дочь.
Отец молчал минуту, а потом, будто не услышав реплики, сказал:
— А может, ты его любишь?
— Не знаю, но мне с ним хорошо.
Въехали в Старый Крым.
— Где живут, помнишь?
— Конечно, улица Октябрьская 119, почти рядом домик Грина.
Спустились ниже и на углу, заросший садом, большой серой глыбой высветился фарами дом, в котором во всех окнах и на веранде горел свет.
— Вот его дом, — сказала Оля.
Ранним утром, когда петух пропел свою первую побудку, новоиспеченный пенсионер Виктор Иванович Сердюченко, после того, как управился со своей живностью — выгнал корову, телку и двух коз в стадо, решил прогуляться по небольшому таежному выступу, уходившему северным широким концом далеко в тайгу, а южным — как рогом, упиравшимся в небольшой изгиб местной речушки без названия. Кто ее называл Искринкою, кто Журавушкой, в общем, каждый по-своему, а бежала она, огибая выступы горных пород, скал, а то и просто камней, откуда-то издалека, чуть ли не с предгорий Кузнецкого Алатау. Старики говорят, что раньше речка была полноводной, рыбы водились видимо-невидимо и называлась она Желтый Июс, потом ее называли Кия, в общем, с приходом русских переселенцев старые названия позабылись, а единого местного так и не нашлось. Речка мелела, а сейчас, в жаркие летние месяцы, получая подпитку от таяния льдов и снега в горах, вдруг забурлила, захохотала. Давно Виктор хотел побродить на природе просто так, ради прогулки, посмотреть, полюбоваться.
— Ты чего это так рано? — шепотом спросила Настя, услышав, как муж встал и начал одеваться.
— Не так и рано. Уберусь, потом поброжу, полюбуюсь; хочешь, пойдем вместе?
— Мне только и осталось, что на природу любоваться! Людку в школу, стирки — куча, обед готовить, а поросята?
— Понятно, а я все же пройдусь!
— Ты знаешь, Виктор, мне сегодня сон страшный снился, будто злые духи утащили Егоров самородок. И так какая-то стерва хохотала, что я даже проснулась. Может, надо было ему сказать об этом? Когда там он еще женится, а время идет.
— Я тоже об этом думал, но Егор просил сделать так и именно так, грешно менять его завет. Будем ждать.
— Ждать так, ждать, только ему уже двадцать второй год идет, а он и не думает жениться.
— Однажды думал, что — забыла? Хорошо хоть девка попалась честная, сама о себе все написала. Так сколько там у нее мужиков-то было?
— Ну, заладил, обошлось так и обошлось! А все же за то, что она честно о себе так написала, — не совсем уж она плохая.
— Это ж надо, «до двухсот досчитала, а потом сбилась. Может, ты пятисотый…»!
— Ты говоришь с таким укором, будто все женщины одинаковые!
Загорланил петух.
— Ладно, я пойду, возьму ружье — «для всякого Якова», — сказал Виктор и вышел.
Светало, на востоке забелело небо, из-за черного леса сначала желто-оранжевыми и красно-бурыми оттенками заалел восход. Виктор смотрел на эти чудеса природы и ему казалось, что он сам меняется с изменением небесных цветов. Становилось как-то светло на душе, хотелось что-то делать, и немедленно, хотелось подпрыгнуть высоко в небо, кружить и парить там до самого восхода солнца и радоваться ему, такому чистому, умытому ночною росой.
«Чего это я на старости лет?» — вдруг подумал Виктор и, зайдя в конюшню, отвязал корову, телку, коз, выгнал во двор, налил пойла свинье, на что та довольно хрюкнула, но не встала — видно, была сыта. Поросята, окружив ее со всех сторон и пригревшись от тела матери, спали безмятежно, разбросав ножки. Ишь ты, каждая тварь, когда сыта, блаженствует», — прошептал Виктор, и в это время в третий раз загорланил петух, да так громко, что даже свинья недовольно хрюкнула.
Подсвистывая и выстреливая кнутом, по улице села собирали стадо пастухи, их было четверо, поэтому гнали они животных сразу по всем улицам.
— Здорово, дядя Витя, — услышал Виктор голос Андрея, совсем юного пастуха, вместе с Иваном вернувшегося из армии.
— Здорово, Андрюха, принимай зверье.
