возвращения «Маньчжура» пришлось ждать до конца июля. Кроун не стал бросать якорей на рейде – он пришвартовал канонерку прямо к городскому причалу. Едва матросы закрепили концы, как изо всех люков корабля, словно мусор из дырявого мешка, посыпались на берег японцы...
Их было много! Так много, что Соломин с трудом пробился через их горланящую толпу к корабельному трапу.
– Докладываю, – сообщил Кроун. – Большерецкий староста верно обрисовал картину. Когда я вышел к устью Большой, там царило настоящее варварство. Мне пришлось тараном, разбить двенадцать японских кораблей, все их невода я утопил к чертовой матери, а команды браконьеров задержал для «декларации».
Кавторанг предъявил Соломину пачку протоколов о незаконном лове рыбы в русских территориальных водах.
– Капитаны японских шхун подписались охотно?
– Без принуждения! Вот протокол, вот тебе за неимением кисточки мое перышко рондо, ставь иероглиф. И они поставили.
Через открытые иллюминаторы в салон долетал возбужденный гам японцев. Соломин сказал:
– Я понимаю, что юридически все оформлено правильно, и не придерешься. Но что мне делать с этой японской оравой?
– А чем они виноваты? – ответил Кроун. – Я лично к ним зла не имею, они люди подневольные. Вы накормите их, обеспечьте ночлегом и постарайтесь скорее избавиться от них.
– Возьмите их себе и переправьте во Владивосток.
– Увы, дорогой, я ухожу до аляскинского Нома...
Соломин срочно повидался с Сотенным.
– Миша, – сказал он уряднику, – хоть тресни, а раздобудь посуды не меньше чем на двести персон.
– Господь с вами. Где я столько наберу?
– Где, где! – возмутился Соломин. – Обойди дома в Петропавловске и отбери у обывателей все тарелки.
– Ну, отберу. А наши с чего есть будут?
– Да из кастрюлек! Не велика жертва...
Японских рыбаков разместили в пустующих прибрежных пакгаузах, и они там устроились для ночлега, даже радуясь нечаянному отдыху. Хорошо, что на складах оказались запасы риса – его отдали японцам, они его сами и варили. Никакой охраны к ним Соломин не приставил, рыбаки в ней и не нуждались, ведя себя покорно и прилично, среди них не оказалось ни пьяниц, ни скандалистов. Но прошел срок, и Соломин уже начал поругивать Кроуна:
– Кто его об этом просил? Я надеялся, что он разгонит японцев – и только, а он обрадовался, что дело нашлось, и вот посадил мне на шею целый батальон дармоедов.
Блинов, человек практичный, предупредил Соломина, что никакой пароход не согласится задарма катать эту безденежную ораву из Петропавловска до Владивостока:
– Вот разве что случайно зайдет японский корабль.
– А если не зайдет?
– Тогда будут зимовать с нами и прожрут в бюджете Камчатки такую дырищу, что вы своим жалованьем ее не законопатите.
По вечерам японцы пели мелодичные грустные песни, а Соломин с растущей тревогой озирал несгораемый шкаф, где лежали (вместе с ключом) казенные суммы. Обывателям, кажется, уже поднадоело кормиться из кастрюлек! Но, к счастью, для Андрея Петровича, в Петропавловск вдруг зашло незнакомое судно.
– Кажется, «Котик», – пригляделся Блинов.
«Котик» принадлежал Камчатскому торгово-промысловому обществу, а курсы этого корабля, очевидно, прокладывались не столько в штурманской рубке, сколько в Петербурге в доме № 49 по Галерной улице.
– Может, прибыл Губницкий? – спросил Соломин.
– Это барин, – ответил Блинов, – он не станет за океан мотаться. Скорее, прикатил барон фон дер Бригген...
На корабле не оказалось ни того, ни другого. А капитан «Котика», немец с анекдотичной фамилией Битто, встретил Соломина с учтивой холодностью. Он был одет в прекрасный костюм из американского шевиота, и перед ним начальник Камчатки выглядел жалким босяком... Битте выслушал просьбу Соломина забрать японцев в трюмы для отправки во Владивосток.
– Я согласен, – сказал он. – Но вы напишите мне отношение, чтобы я мог предъявить его начальству компании.
– Куда писать? На Галерную, в Петербург?
Битте усмехнулся, угостив Соломина гаванской сигарой.
– Зачем же так далеко? Пишите прямо в Сан-Франциско, я скоро там буду и передам ваше послание мистеру Губницкому, он человек, сочувствующий чужой беде.
– Чью беду вы имеете в виду? – насторожился Соломин.
– Японцев – они же пострадали от вас...
Спорить на тему о страданиях не хотелось. А случайный приход «Котика» в Петропавловск только потом показался Соломину странным и непонятным. Ведь с корабля не бросили на камчатский причал даже сушеной фиги, но зато с причала забрали толпу японских рыбаков. Когда последний из них исчез в низах корабельных отсеков, Битте сразу передвинул на мостике телеграф, и машины «Котика» обдали провожающих душным теплом перегретых механизмов, – корабль ушел во Владивосток...
Сезон лососиного нереста закончился, вместе с ним завершился сезон тревог. Как бы то ни было, но в этом году Камчатка отстояла свои промыслы от пиратов. Совсем рядом, в шести милях от Камчатки, японский лейтенант Ямагато думал, что многое зависит от Губницкого... Но он не знал, что очень многое в делах Камчатки зависело теперь от Соломина!
Признаки сумасшествия
Скорее ради психологического интереса Соломин снова попросил Папу-Попадаки открыть сейф.
– А я вам не зулик, цтобы открывать касси. Одназды на Венской промысленной выставке в павильоне Франции появилась касся мсье Шубба, который обесцал сто тысяц франков тому, кто ее откроет... Я открыл! Но венская полиция поцадила меня в тюрьму. Сказыте, как мозно после этого верить людям?
– Вот я и не верю, что вы греческий дворянин.
Папа не стал этот тезис оспаривать:
– Хоросо. Я открою вам кассю, но за это возьмите меня с собою, когда поедете драть ясак с инородцев.
– Драть ясак не стану и вас с собою не возьму...
В присутствии появился Сотенный, опять завел речь о загадочной пропаже явинского почтальона:
– Ежели вожак у него не умел оборачиваться, тогда он, может, выпал с нарт на повороте и замерз, как цуцик. А вот куда Сашка Исполатов делся? Он и человек опытный, и вожак у него – чистое золото...
Соломин спросил урядника, бывали ли на Камчатке случаи бесследной пропажи людей.
– Сколько угодно! Иногда через несколько лет и найдут. Одни косточки да тряпочки... приходи, кума, любоваться.
– А если поискать как следует?
Мишка Сотенный рассмеялся:
– Найди попробуй... Сейчас трава выше козырька, а зимою снег любой грех кроет. Даст бог, и само все откроется...
Соломин не знал ни явинского почтальона, ни траппера Исполатова, а потому переживать исчезновение их он не мог.
Совершенно неожиданно его навестил Нафанаил – владыка клира петропавловского и духовный наставник камчатской паствы. При появлении благочинного в канцелярии Соломин испытал некоторое