Владимир Сергеев стоял на крыше, запрокинув голову и, казался полностью отрешенным от реальности. Шагов приближающегося к нему Юрия он, во всяком случае, не услышал.
— Ты никогда его не увидишь, — тихо сказал Златов, и подземный маг испуганно вздрогнул.
— Ты..! — выдохнул он, поворачивая к непрошенному гостю перекошенное злобой лицо. Юрий запоздало понял, что выходить в одиночку против сильного и очень способного мага, не обладая никакими волшебными способностями, было с его стороны верхом глупости. Но отступать было уже поздно.
— Вы никогда его не увидите, почтенный Владимир, — повторил он, подходя еще ближе. — И ничего не сможете сделать с его помощью. Что бы вы ни делали с другими людьми, как бы ни вредили нашему городу, никакого 'спасителя человечества' из вас не выйдет. Лучше бы кровь сдали, что ли, или лечение кому-нибудь оплатили!
— Кому?! — взревел подземный маг, вперившись в Юрия ненавидящими глазами и медленно отступая от него к краю крыши. — Этим идиотам? Этим мерзким, этим ничтожным тварям, которые только и могут что лгать, воровать, убивать друг друга? — он сделал еще шаг назад и остановился у окаймляющей крышу ограды. — Этим людишкам, которые не любят никого, кроме себя, которые трясутся над каждой копейкой, которые избивают собственных жен и детей? Этим мразям, которые никогда никого не благодарят за помощь — даже если ты им целый дворец отреставрировал? Этим поганым жителям самого отвратительного в мире города?!
— Что наш город вам сделал?! За что вы так его ненавидите?! — Златов тоже закричал, уверенный, что сейчас Сергеев сбросит его с крыши или расправится с ним каким-нибудь другим способом.
— Да за то, что вы, простые людишки, от него без ума!!! — Владимир выбросил вперед руку, собираясь, по всей вероятности, применить какое-то волшебство, но внезапно изменился в лице, схватился рукой за свой собственный воротник и, захрипев, повалился на черную поверхность крыши, судорожно хватая ртом воздух. Это длилось не дольше нескольких секунд — к тому времени, как Юрий подскочил к задыхающемуся волшебнику и наклонился над ним, тот был уже мертв. В скудном освещении Златов с трудом разглядел, как меняются черты лица Владимира: на гладкой коже проступали старческие морщины, темные волосы стремительно становились седыми, а на руках, которыми он по-прежнему оттягивал от горла узкий воротничок, вздулись бугристые вены. В выпученных глазах застыло выражение ужаса и непонимания.
С не меньшим страхом глядя на лежащего перед ним мертвого старика, Златов начал отступать к чердачной двери. Ему казалось, что он не сможет оторвать от него взгляд, но потом молодой человек почувствовал, что на крыше он не один, и весь его испуг мгновенно прошел. Обернувшись, он увидел выскочивших с чердака Симеона и Альбину.
— Юрий, что… — начала было Шорохова, но, заметив тело Владимира, тихо охнула и прикрыла себе рот рукой.
— Я не знаю, — растерянно пожал плечами Златов. — Это он сам. Может быть, у него сердце не выдержало? Все-таки, триста лет…
— Так это он? — несмотря на испуг, почти сразу догадалась молодая женщина. — Это он заколдовал Зимний, а потом не стал обновлять свое волшебство?
— Он, — мрачно ответил Златов. — И главный 'несущий добро' — тоже он. И помощник Эраста Владимир, хотевший всех осчастливить. Симеон, ты можешь определить, что с ним случилось?
— Сейчас попробую, — Ольховский подбежал к краю крыши и начал медленно водить руками над мертвым телом. Юрий, до сих пор ни разу толком не видевший своего друга-целителя за работой, заставил себя вернуться к покойному. Альбина тоже сделала несколько шагов в его сторону, но совсем близко подходить не стала.
— Сердце тут не при чем, — удивленно пробормотал лесной волшебник. — Вполне здоровое, хоть и старое уже, конечно. И легкие у него были в порядке. Не понимаю… Он бы мог прожить еще лет десять, наверное!
— Надеюсь, я вне подозрений? — осторожно поинтересовался Юрий. — Я действительно ничего ему не сделал. Только дал понять, что мне все известно, а он в ответ начал ругаться, поносить обычных людей и вообще весь наш город… Клянусь, я его и пальцем не тронул!
— Город, говоришь, стал ругать? — поднял голову Ольховский. — А как именно? Очень злобно?
— Да уж достаточно, — заверил его Златов. — Я даже удивился — откуда у него такая ненависть?
— Вот, значит, в чем дело, — Симеон выпрямился и отошел от Владимира, глядя на него почти с жалостью. — Тогда ты, Юра, можешь не беспокоиться — тебя в его смерти обвинять никто не будет.
И Златов, и Шорохова уставились на Симеона с одинаковым непониманием в глазах.
— Объясни, что с ним случилось? — потребовала Альбина. Лесной маг усмехнулся и бросил на Юрия укоризненный взгляд:
— Нет, я понимаю, что Аля может не знать этой легенды — она все-таки в магическом мире новичок. Но ты-то, Юр! Не стыдно?
— Симеон, — простонал Юрий усталым голосом. — Сделай милость, перестань говорить загадками. Иначе, честное слово, я за себя не отвечаю.
Ольховский невозмутимо полез в карман за мобильником:
— Для начала надо сообщить обо всем в подземную общину.
— Симеон, — выразительно глядя целителю в глаза, повторила Альбина. — Если ты им позвонишь на пять минут позже, ничего страшного не случится. И вообще, все самое страшное уже произошло.
Лесной волшебник со вздохом опустил руку:
— Если кратко, то когда предсказатели нашей общины увидели будущее Санкт-Петербурга, они узнали, что очень многие люди будут относиться к этому городу с неприязнью. А некоторые так и просто будут его ненавидеть, постоянно говорить о нем разные гадости и желать ему гибели — причем часто без всякой причины. И тогда маги всех пяти стихий решили придумать и создать для города защиту от этой ненависти. Правда, нет никакой информации, что им это удалось. Но теперь… — Ольховский многозначительно покосился на труп Владимира Сергеева и снова взялся за телефон. — Теперь, я думаю, нашим магам-исследователям будет, чем заняться в ближайшее время.
Аскольд медленно шел по улице — впервые за долгое время шел пешком, мысленно прощаясь со своим любимым 'Москвичонком'. А также с домом, в котором он еще недавно жил, и со всеми привычными вещами, которые его там окружали. И со всем своим родным городом, из которого ему теперь уже совершенно точно предстояло навсегда уехать.
Возвращаясь домой из Сосновки, он не знал, к чему готовиться. Камилла могла ограничиться слезами и упреками, а могла и пригласить в гости своих старших братьев, нажаловавшись им, что Аскольд уже вторые сутки ночует неизвестно где. А это означало шумную семейную разборку: как бы близко Аскольд не дружил с родственниками жены, в этом случае они, без всякого сомнения, заняли бы ее сторону. И если в другой раз Тихомирова бы это не слишком испугало — ссоры в огненной общине случались часто и проходили крайне бурно, но зато, как правило, довольно быстро заканчивались таким же страстным примирением — то на тот момент ему было совсем не до скандалов. Он мечтал об отдыхе и одновременно прекрасно понимал, что в ближайшие несколько часов это ему абсолютно точно не светит.
Тем сильнее было его изумление, когда он вошел в квартиру и увидел выходящую ему навстречу бледную и невыспавшуюся Камиллу, которая, во-первых, была одна, а во-вторых, не стала даже спрашивать, где он все это время был и что с ним случилось. Она просто уткнулась носом в его пиджак и принялась тихо, почти беззвучно рыдать, вздрагивая всем телом и изредка всхлипывая. Тихомиров от такого приема растерялся окончательно и единственное, что смог тогда сделать — это довести жену до ближайшей комнаты и уложить там на диван. И почти все оставшееся до рассвета время он сидел рядом с ней, гладил ее темные курчавые волосы и ругал себя за то, что эти слезы волновавшегося за него человека вызывают у него одну лишь брезгливую жалость.
— Я не могу без тебя, я с ума сойду, если с тобой что-то случится, — шептала Камилла, закрывая лицо руками. — Я не переживу, если ты меня бросишь, я…
'Привыкай! — мысленно наставлял себя Аскольд. — Привыкай, тебе еще минимум два века все это терпеть. И никуда ты теперь от нее не денешься, раньше надо было думать, до того, как решил выгодно
