летчиков, я стараюсь прежде всего привить им дерзость. Каберов, Сухов – вот летчики с подлинным характером истребителя. Таким же был и мой погибший друг Багрянцев.
В первых числах июля 1941 года мне много приходилось летать на разведку и штурмовку наступающих немецких танковых колонн.
На первую штурмовку полетел я с майором Новиковым и Сосединым. Впервые увидел я горящие деревни. Погода стояла удушливо жаркая, пылали подожженные бомбами леса, густой дым застилал землю. Мы нырнули в этот дым и пошли над шоссе. Тут впервые увидел я немецкие синевато-пепельные танки, их огромные автофургоны. В гот период войны немцы не маскировались, не то, что теперь. Меня взяло зло, я все забыл и поливал, поливал, поливал из всех пулеметов.
Когда кончились патроны, я почувствовал желание спуститься совсем вниз, выпустить шасси и отрывать им головы колесами самолета.
Во время одной из этих штурмовок я впервые сбил самолет.
С немецкими самолетами я встречался и раньше. Я уже однажды гонялся за ними в районе Кронштадта. Но тогда они были иа страшной высоте – 8 тысяч метров над землей – и ушли прежде, чем я успел набрать высоту.
15 июля пошли на штурмовку Новиков, Соседин и я. Когда подходили к немецким танкам, заметили в стороне «Мессершмитт-110»(1*). Мы с Сосединым хотели было броситься к нему, но майор Новиков, помахав крыльями, приказал нам идти на штурмовку, чтобы прежде всего вьполнить задание.
«Мессершмитт» скрылся. Мы отштурмовали и хотели уже было повернуть домой, как вдруг снова заметили его. «Мессершмитт-110» прятался от нас в дыму пожара.
Патроны у нас еще оставались. Мы тоже нырнули в дым и выскочили прямо к «Мессершмитту». Нас стали обстреливать немецкие зенитки. Новиков принялся атаковать зенитки, а мы с Сосединым набросились на «Мессершмитт-110».
Соседин подошел к нему сзади сбоку и убил стрелка-радиста. Я подобрался прямо к хвосту «Мессершмитта» и открыл стрельбу. Увидел, как мои трассирующие пули летят точно во вражеский самолет. Это была моя первая стрельба не по учебному конусу, а по самолету.
Соседин отошел в сторону и теперь помогал Новикову подавлять немецкие зенитные точки. Я один взялся за «Мессершмитт» и стрелял не переставая. Мы неслись на высоте 400 метров. Я ожидал, что экипаж выбросится на парашютах. «Расстреляю их, пока они будут опускаться», – думал я. Они сбросили козырек, чтобы легче было выпрыгнуть. Но тут вдруг «Мессершмитт» закачался, и я понял, что судьба его решена.
Снизившись до 50 метров, он стал разворачиваться к немецким танковым колоннам. «Нужно показать немцам, как он будет падать», – думал я.
Дал последнюю очередь из крупнокалиберного пулемета. Видимо, убил летчика. «Мессершмитт» повис носом, взорвался и рухнул.
Я сделал круг над местом его гибели, подстроился к своим и пошел домой.
Меня с моим звеном в июле направили защищать один аэродром, где стояли наши бомбардировщики.
Немцы находились уже совсем близко. Налетали на аэродром много раз в день. В мое звеню входили два молодых летчика – Сухов и Соседин. Кроме нас троих ни одного истребителя здесь не было.
Нас направили на неделю, потом обещали сменить. Перед Суховым и Сосединым я поставил две задачи: первая – за эту неделю враг не должен тронуть аэродром; вторая – за эту неделю мы должны сбить не меньше двух вражеских самолетов да каждого. Они дали мне слово выполнить обе эти задачи.
Однажды мы втроем атаковали над аэродромом четыре «Мессершмитта-109». Несмотря да численное превосходство, они вызвали себе на помощь шесть «Хейнкелей-113». «Хей- нкели» явились. Теперь против трех наших самолетов дрались девять немецких. И все же мы победили. Не понеся никаких потерь, мы сбили один «Мессершмитт» и один «Хейнкель», остальные удрали.
Немцы знали, что нас только трое, и стали за нами охотиться.
Эта охота научила меня, что никогда не надо успокаиваться после победы. Помню такой случай: атаковали мы втроем два «Мессершмитта-109». Один зажгли, другой подбили, и он еле ушел. Только хотели мы повернуть домой, как вдруг видим – снова летят на нас «Мессершмитты». На этот раз целая четверка. Мы встретили их и опять победили: один «Мессершмитт» был сбит, остальные ушли. Этот успех чрезвычайно поднял наш дух, мы возвращались в восторге, ликовали. Патронов у нас уже не было, оставалось только победоносно сесть на свой аэродром.
Случайно взглянул я на Сухова и вижу: он вертится, делает переворот за переворотом и вдруг понесся от меня прочь. Значит, сзади кто-то есть. Я оглянулся, а в меня уже летит сзади полоса трассирующих пуль. Три «Мессершмитта» наседают на нас, а у нас – ни одного патрона. Что делать? Если уходить, они нас уничтожат. Мы соединились, повернулись и пошли прямо на немцев – не имея патронов, имитировали атаку. И что же? У немцев нервы не выдержали, они повернули и ушли.
Я сделал вывод: когда нечем стрелять, ни в коем случае не следует выходить из боя, а наоборот, нужно действовать еще нахальнее. Этот урок принес пользу всем летчикам нашего гвардейского полка: расстреляв патроны, они из боя никогда не уходили.
Слово свое Сухов и Соседин сдержали – мы сбили семь самолетов, т. е. больше, чем по два на каждого.
Попав на Балтику молодым летчиком, я оказался в звене у Багрян- цева. С ним прошел финскую войну. Встречался с ним и в начале отечественной. Мне нравился он, потому что у него был большой талант летчика- истребителя. Он был человеком высокой дисциплины, приказ командира для него – закон. Никогда не спросит: сколько самолетов противника, а спросит: где?
Был он из беспризорников, образования не получил, писал плохо, но авторитетом пользовался громадным, так как был человеком большой души, прекрасным бойцам и летчиком.
Когда в июле немцы подошли к Старой Руссе, туда, для усиления нашей авиации, перебросили нескольких летчиков-балтийцев, в том числе Багрянцева с его звеном. В звено его в ту пару входили Халдеев и Михаил Федоров. Они наводили ужас на немцев. Багрянцев протаранил своим самолетом два «Юнкерса» и был за это награжден орденом Ленина.
Он сменил мое звено на аэродроме. Тремя самолетами, подобно мне, защищал он аэродром от
