немалой досаде этого достойного человека, низвела до степени «старого доктора Уэллса».
— Что вы здесь делаете? За вами послал полковник? Он ничего мне не говорил.
Джереми закрыл за собой дверь и подошел к столу.
— Зачем ему посылать за мной?
— Из-за миссис Кэри-Льюис. Ей нездоровится. Он говорит: разлитие желчи, но мы с Неттлбедом думаем иначе. Переутомление, сказала бы я, — бедняжка совсем измучилась: одно, другое, третье… Вы знали о болезни миссис Боскавен?
— Да, слышал. Но она вроде как идет на поправку?
— Всех переполошила, подняла на ноги. Люди неслись из Лондона, из Шотландии и Бог знает откуда еще в страхе, что она вот-вот испустит дух. Да-да, настолько плохи были дела.
— Как печально.
— Если полковник не вызывал вас, — нахмурилась она, — то как вы здесь оказались?
— Просто хотел повидать всех вас. — Он выхватил из противня яблочный ломтик и съел его. Если бы на его месте была Лавди, то получила бы по рукам. — Где все?
— Пошли в церковь. Все, кроме миссис Кэри-Льюис. Как я сказала, она в постели.
— Не зайти ли мне к ней поздороваться…
— Если она спит, не будите.
— Хорошо. Много в доме народу?
— Тьма! — Миссис Неттлбед потянулась к противню и стала покрывать яблоки смесью муки, масла и сахара, утрамбовывая все в твердую корочку. — Афина привезла своего молодого человека, капитана Райкрофта, а еще гостит друг Эдварда, мистер Каллендер.
— А Лавди?
— И Лавди, конечно. А утром вернулась Джудит.
— Где она была?
— Гостила в Порткеррисе у Уорренов.
— Хватит на меня еды?
— А как вы думаете! Хватит да еще останется, будьте уверены. Виделись с Неттлбедом?
— Нет, ни с кем еще не виделся. Только что вошел.
— Я скажу ему, чтобы накрыл еще на одну персону… А теперь почему бы вам не пойти наверх к миссис Кэри-Льюис? И если она надумает подниматься, велите ей оставаться в постели… Хетти! Ты там скоро закончишь? Здесь для тебя еще кой-какая посуда кабралась, и мне нужно, чтобы ты взбила сливки.
Джереми вышел из кухни и поднялся по черной лестнице в спальню Дианы. Он негромко постучал в дверь и услышал приглашение войти. Молодой врач ожидал увидеть задернутые занавески и больничный полумрак, но комната была залита солнечным светом. Однако Диана находилась в постели, полусидя на горке пуховых подушек в кружевной ночной кофточке из муслина. Возле нее на собственной белоснежной подушке с кружевами крепко спал, свернувшись в клубок, Пеко. Перед тем как пришел Джереми, Диана читала. Раскрытая книга лежала обложкой кверху на белом атласе стеганого одеяла, а на ней — тонкая, с алыми ногтями рука Дианы.
— Джереми!
— Здравствуйте.
— Что ты здесь делаешь? Неужели Эдгар заставил тебя приехать? Я велела ему не устраивать переполох.
— Нет, он не вызывал меня.
Джереми закрыл дверь, подошел и присел совсем не по-докторски на край кровати. Непохоже было, чтобы Диану лихорадило, но выглядела она изможденной, бледной как мел, и тонкая кожа туго обтягивала ее осунувшееся лицо с классически правильными чертами. Ее прическа, обычно безупречная, трогательно растрепалась, а под удивительными глазами залегли глубокие тени.
— У вас усталый вид, — заметил он.
— Я и вправду изнурена. Но Эдвард говорит всем, что у меня приступ разлития желчи.
— Как вы довели себя до такого состояния?
— По вашему тону можно подумать, что все это было очень весело. Но в настоящий момент ничего веселого нет и в помине. Лавиния была так больна, и впереди так много дел. Одно «затемнение» чего стоит! Нам с Мэри придется как-нибудь собраться в город и закупить тысячу ярдов ужасной черной материи, а потом как-то нашить из нее занавесей на все окна в доме. Положа руку на сердце, я вымотана, подавлена и несчастна, и у меня нет больше сил притворяться, что все хорошо. Поэтому я легла и сказала Эдгару, что плохо себя чувствую. Пусть лучше думает, что я больна, а не несчастна.
— Вы беспокоитесь о миссис Боскавен?
— Да. Пока еще рано радоваться. Она всех нас так напугала. Я и без того устала после серии ночных вечеринок в Лондоне, а тут пришлось нестись во весь опор домой. Никогда еще не гнала на «бентли» на такой скорости, Все время по этой жуткой автотрассе А-30, а потом в объезд Эксетера, где было не протолкнуться от машин.
— Но вы все-таки приехали.
— Да, приехала. И пришлось утешать бьющуюся в истерике Изобель, искать сиделок. А потом все вернулись домой и привезли с собой друзей. И в довершение всего Эдгар сообщил мне вчера вечером, что этот молодой человек, друг Афины, хочет на ней жениться!
— Капитан Райкрофт?
— Кто тебе о нем сказал?
— Миссис Неттлбед.
— Его зовут Руперт. Премилый молодой человек, гвардейский драгун. Такое обычное дело — и вместе с тем какая неожиданность! И мы должны держать язык за зубами, потому что он, судя по всему, еще не сделал ей предложения! Как тебе это нравится?
— На мой взгляд, очень радостная новость.
— Ну, в общем, да, но если дело действительно дойдет до бракосочетания, они настаивают на самой простой процедуре, как можно скромнее и втихомолку. Вроде простой регистрации. Так, пожалуй, будет грустновато. Но откуда, скажите, взяться веселью, когда газеты пестрят мрачными заголовками и день ото дня дела идут все хуже и хуже? Эдгар каждый день заставляет меня слушать девятичасовые новости, и порой мне кажется, что я сойду с ума от страха.
Ее голос задрожал, и впервые Джереми по-настоящему забеспокоился за нее. За все время их знакомства он ни разу не видел Диану Кэри-Льюис в состоянии, даже отдаленно напоминающем нервный срыв. Она всегда казалась ему неустрашимой, беззаботной, обладающей способностью находить смешную сторону и повод для шутки в самой серьезной ситуации. Но теперь перед ним была Диана, павшая духом и утратившая главный источник своей силы.
Он накрыл ладонью ее руку.
— Вы не должны бояться, Диана. Вы же никогда ничего не боялись.
Она осталась глуха к его утешениям.
— Весь этот год я, точно страус, прятала голову в песок, притворяясь, что ничего плохого нам не грозит, что случится какое-то чудо, что какой-нибудь болван политик подпишет очередную бумажку, и все мы вздохнем с облегчением и будем жить-поживать, как прежде. Но больше нельзя обманывать себя. Чуда не произойдет. Будет еще одна ужасная война.
К своему ужасу, Джереми увидел, что у нее на глаза навернулись малодушные слезы, и она даже не пыталась смахнуть их.
— Когда в 1918 году война кончилась, мы убеждали себя, что такое никогда больше не повторится. Целое поколение молодых ребят полегло в окопах. Все мои друзья. Ушли навсегда. И знаете, как я поступила? Я перестала об этом думать. Запретила себе вспоминать. Просто выкинула все это из головы, вычеркнула из памяти. Точно запихнула кучу старого тряпья в сундук. Захлопнула крышку, защелкнула замок и упрятала его в самый дальний угол пыльного чердака. Но вот ирошло всего двадцать лет, и все начинается сызнова. И я не могу отогнать воспоминания. Страшные воспоминания. Как ездила прощаться на вокзал Виктория, всюду парни в форме, и все застилает пар от локомотивов. Поезда трогаются, все машут руками… матери, сестры, возлюбленные остаются на перроне. А потом бессчетные страницы списков