убитых, набранные мелким шрифтом столбцы. Каждое имя — молодая жизнь, загубленная в самом расцвете. Помню вечеринку после окончания войны, там была девушка, она уселась на рояль и, раскачивая ногами, запела «Пусть планета Земля не замедлит вращенья», все стали подпевать, а я не могла — я плакала навзрыд. И теперь она тоже плакала, прикладывая к мокрым щекам жалкий, совершенно бесполезный платочек с кружевной каймой.
— У вас нет чего-нибудь более основательного? — спросил Джереми.
— Женские платочки — такая глупость, не правда ли?
— Вот вам мой. Ярковатый, но абсолютно чистый.
— Какой чудесный цвет, идет к твоей голубой рубашке. — Она обстоятельно высморкалась. — Я слишком много говорю, да?
— Нисколько. Мне кажется, вам нужно выговориться. Для того я здесь и нахожусь, чтобы слушать.
— Ах, милый Джереми, ты просто чудо! Вообще-то, я ведь не настолько глупа. Я знаю, что война — это необходимость. Знаю, мы не можем больше терпеть все эти ужасы, творящиеся в Европе, — людей угнетают, лишают свободы, бросают в тюрьмы, убивают только потому, что они евреи. — Она еще раз промокнула глаза и сунула его платок себе под подушку. — Как раз перед твоим приходом я читала книгу. Роман, ничего особенно глубокомысленного… но он заставил меня так реально все представить…
— Что за книга?
— Называется «Побег», автор — некая Этель Ванс. Действие происходит в Германии. Многонациональный, очень модный пансион благородных девиц, которым заправляет вдова-графиня родом из Америки. Молодые девушки занимаются горнолыжным спортом, изучают французский и немецкий, музицируют. Все очень изысканно и цивилизованно. Но неподалеку, в лесу за горами, по которым катаются юные лыжницы, скрывается концентрационный лагерь, где находится приговоренная к смерти актриса- еврейка.
— Надеюсь, это она совершит в итоге побег.
— Не знаю, еще не дочитала. Но от этой книги кровь стынет в жилах. Потому что это происходит сейчас, с такими же людьми, как мы. Не какой-то там эпизод из истории, нет, это — настоящее. И оно так ужасно, что кто-то должен положить этому конец. Наверно, это должны сделать мы. — Диана криво улыбнулась, это было так, словно бледный луч солнца прорезал пелену дождливого дня. — Ладно, больше не буду стенать. Чудесно, что ты здесь. Но я так и не поняла, зачем ты приехал. Конечно, сегодня воскресенье, ты в открытой рубашке, одет явно не для официального визита, но почему ты не смешиваешь микстуры, не ведешь прием больных, не велишь людям сказать «а-а»? Отец дал тебе выходной?
— Нет. По правде сказать, родители уехали на несколько дней на острова Силли, чуть-чуть отдохнуть. Отец сказал, что хочет съездить, пока есть возможность, при нынешнем ходе событий один Бог ведает, когда еще представится случай.
— А как же практика?
— Есть временный заместитель.
— Временный заместитель? А ты?..
— Я больше не работаю в паре с отцом.
— Он тебя отстранил? Джереми рассмеялся.
— Не совсем. Какое-то время отцу придется справляться в одиночку. Я подал заявление в Добровольческий резерв Военно-морских сил, и меня приняли в качестве корабельного врача. Капитан- лейтенант ДРВМС Джереми Уэллс. Каково, а?
— О, Джереми! Звучит потрясающе. Однако это такой смелый шаг, как ты мог решиться на такое?
— Назад пути нет. Я уже даже купил себе форму. Правда, в ней я смахиваю на театрального швейцара, но, думаю, постепенно привыкну.
— В форме ты будешь выглядеть великолепно!
— В следующий четверг я должен явиться в девонпортские казармы.
— А какие планы на оставшееся время?
— Вот хотел увидеть всех вас, попрощаться.
— Ты непременно должен остаться у нас.
— Если найдется кровать.
— Ах, дорогой мой мальчик, для тебя кровать всегда найдется. Даже несмотря на то, что у нас некоторое перенаселение. Ты привез с собой вещи?
— Да, — смущенно признался он, — я взял чемодан. На тот случай, если вы меня пригласите.
— Миссис Неттлбед рассказала тебе о Гace Каллендере, кембриджском приятеле Эдварда?
— Она сказала, что он гостит у вас.
— Довольно интересная личность. Боюсь, что Лавди потеряла голову.
— Как, Лавди?!
— Удивительно, не так ли? Ты же знаешь, как грубо и бесцеремонно она всегда вела себя с друзьями Эдварда. Давала им ужасные прозвища и передразнивала их слащавый тон. А тут совсем другое дело. Можно сказать, ловит каждое его слово. Впервые вижу, что моя дочь заинтересовалась представительным молодым человеком.
— И как он отвечает на ее чувства? — удивился Джереми.
— Очень спокойно, должна отметить. Но ведет себя безупречно.
— Чем же он так интересен?
— Трудно сказать. Просто он отличается от прочих друзей Эдварда. Притом он шотландец. Сдержанный такой. О своей семье говорить избегает. Возможно, ему недостает чувства юмора. И вместе с тем он художник. Живопись — его хобби, и он потрясающе талантлив. Уже успел сделать несколько прелестных набросков. Уговори его показать их тебе.
— Скрытые глубины…
— По-видимому. Да почему бы и нет? Мы ведь экстраверты и ждем от любого человека, что он вывернет всего себя перед нами напоказ… В общем, сам увидишь. И помни: у нас молчаливое соглашение — никаких намеков и подтруниваний. Даже Эдвард тактичен до невозможности. Мы порой забываем, что наша маленькая проказница растет. Может быть, для нее пришло время начать влюбляться в кого-то еще, помимо четвероногих. И должна сказать, он очень мил с нею. Смотреть на них одно удовольствие! — Вдруг Диана зевнула и снова откинулась на подушки, высвободив руку из-под его ладони. — Очень жаль, но у меня совсем нет сил. Мне хочется только одного — спать.
— В таком случае спите.
— Я почувствовала себя лучше — оттого только, что поговорила с тобой.
— Иначе и быть не может, если врач — профессионал.
— Ты должен прислать мне громадный счет.
— Пришлю, если не будете меня слушаться. Постарайтесь как следует отдохнуть. Как насчет обеда? Хотите чего-нибудь поесть?
— Если честно, нет, — поморщилась Диана.
— Пару ложек супа? Мясного бульона или чего-нибудь еще? Я поговорю с миссис Неттлбед.
— Нет, скажи Мэри. Она где-то тут. И скажи ей, что остаешься у нас. Пусть отведет тебе комнату.
— Ладно. — Он поднялся. — Я еще загляну к вам попозже.
— Какое отрадное чувство знать, что ты здесь. — Диана нежно и благодарно улыбнулась ему. — Как в старые добрые времена. С тобой все совсем по-другому.
Джереми вышел из ее спальни, прикрыв за собой дверь, и на мгновение остановился в нерешительности: надо найти Мэри Милливей, но откуда лучше начать поиски? Однако в следующую секунду он услышал звуки музыки, и всякая мысль о Мэри вылетела у него из головы. Звуки доносились с конца длинного коридора гостевого крыла. Из комнаты Джудит. Она — здесь, вернулась из Порткерриса. Вероятно, разбирает вещи. И, чтобы не было скучно, поставила пластинку.
Фортепиано, Бах. «Иисусе, утоление жаждущих».
Он прислушался, охваченный сладостными, щемящими воспоминаниями. С поразительной ясностью представил он школьную капеллу во время вечерни: увидел, как в витражах играет золотом летнее солнце; ощутил жесткость неудобных скамей из мореного дуба; услышал, как чистые юные дисканты выводят фразы классического хорала. Он почти чувствовал затхлый бумажный запах ветхих сборников с гимнами.
