— Ничем особенным. Училась.
— Боже, я тебе сочувствую. Но не горюй, скоро школе конец, и ты будешь удивляться, как могла все это выносить. А Нанчерроу?
— Стоит пока.
— Глупышка, я спрашиваю: что там творится. Кто дома?
— Я полагаю, что все. Теперь, когда ты приехал.
— А друзья и родственники?
— Приехали Пирсоны из Лондона. Вчера вечером.
— Джейн и Алистер? Отлично, они стоящие гости.
— А их дети с няней прибудут, кажется, сегодня вечерним поездом.
— Ну, что же, каждый из нас должен безропотно нести свой крест!
— И Томми Мортимер обещал быть, но когда именно — не знаю.
— Он неминуем, как судьба. — Эдвард протянул, копируя медоточивый голос Томми: — «Диана, голубушка, капельку мартини?»
— О, да будет тебе, ты преувеличиваешь.
— Да я, в общем, даже люблю этого старого чудака. Афина привезла какого-нибудь томного воздыхателя?
— На сей раз нет.
— Одно это уже повод для веселья. Как поживает тетя Лавиния?
— Я еще не виделась с ней. Сама только вчера приехала из «Святой Урсулы». Но я знаю, что она будет на рождественском ужине.
— Она будет как королева в своем платье из черного бархата… наша милая старушка. — Он отпил из чашки и скривился. — Господи, какая гадость!
— Расскажи про Арозу.
Жалобно звякнула чашка, когда он резко, решительно поставил ее обратно; ясно было, что больше он к этому кофе не притронется.
— Ароза — это потрясающе! Все подъемники для горнолыжников были в исправности, и народу не так много. Фантастический снег, и весь день светит солнце. Мы катались с утра до вечера, а потом почти всю ночь танцевали. Там открылся новый бар, «Три графа», все туда ходят. Мы выметались оттуда только в четыре часа утра. — Он напел: — «Кругом твердят, что ты прекрасна, но и без слов мне это ясно!» Мы заставляли музыкантов играть эту мелодию каждую ночь.
Мы. Кто это — мы? Джудит подавила внезапный прилив зависти.
— С кем ты там был?
— Да так, с друзьями по Кембриджу.
— Наверно, было здорово.
— Ты никогда не каталась на лыжах?
— Нет, — покачала она головой.
— Когда-нибудь я возьму тебя с собой.
— Я не умею.
— Я тебя научу.
— Афина говорила, ты учишься летать на самолете.
— Уже выучился. Теперь у меня есть удостоверение квалифицированного летчика.
— Это страшно?
— Ничуть, это бесподобно. Чувствуешь себя неуязвимым. Будто ты какое-то сверхъестественное существо.
— Трудно управлять самолетом?
— Не труднее, чем водить машину, и в миллион раз увлекательнее.
— И все-таки я думаю, ты очень храбрый.
— Да уж, конечно, — усмехнулся Эдвард, — бесстрашный человек-птица, бороздящий воздушные просторы. — Вдруг он отогнул на запястье рукав свитера и, прищурившись, поглядел на свои часы. — Четверть первого. Скоро приедет папчик и заберет нас домой. Солнце в зените — почему бы нам не выпить по бокалу шипучки?
— Шампанского?!
— У тебя есть возражения?
— Не лучше ли подождать, пока придет твой отец?
— Зачем? Он терпеть не может шампанское. Ты относишься к этому напитку иначе, я надеюсь?
— Я его никогда не пробовала.
— Раз так, сейчас самое время.
И прежде чем она успела возразить, он вскочил на ноги и еще раз подошел к звонку у камина.
— Но Эдвард… ведь еще только полдень!..
— Ну да! Шампанское можно пить в любое время дня или ночи, в том и заключается его прелесть. Мой дед называл шампанское лимонадом богачей. Должны же мы с тобой как-то отметить приближение Рождества? Лучшего способа не придумаешь.
Джудит сидела перед своим туалетным столиком и, напряженно склонившись к зеркалу, красила ресницы. Она ни разу еще не пользовалась тушью, но Афина подарила ей на Рождество прекрасный косметический набор «Элизабет Арден», и Джудит решила, что просто обязана в благодарность за подарок попытаться овладеть искусством макияжа. К коробочке с тушью прилагалась маленькая кисточка, она намочила ее под краном и потом сделала что-то вроде пасты. Афина посоветовала ей хитрость — использовать слюну: так тушь якобы будет держаться дольше, но Джудит было неприятно плевать в тушь, и она решила обойтись обыкновенной водой из-под крана.
Это было в день Рождества, в семь часов вечера. Джудит готовилась к праздничному ужину. Она прихватила волосы заколками, чтобы не мешали, так что вся голова покрылась спиральными завитками, напоминающими улиток. Потом обработала лицо новым очищающим кремом, наложила крем под пудру, потом пришел черед самой пудры, источавшей восхитительный аромат. О румянах она и не помышляла, подводка глаз уже была испытанием; к счастью, все вышло хорошо, и она даже ухитрилась не ткнуть кисточкой себе в глаз. Закончив, она откинулась на спинку стула и, заставляя себя не моргать, стала ждать, пока тушь высохнет. Из зеркала на нее уставилось собственное отражение — с вытаращенными, как у куклы, глазами, но удивительно похорошевшее. Она недоумевала, почему раньше никогда не красила ресниц.
Сидя в ожидании, она прислушалась. Через закрытую дверь до нее долетали наполнявшие дом отдаленные звуки. Звон посуды в кухне перекрыл громкий голос — это миссис Неттлбед зовет своего мужа. Где-то еще дальше слышались звуки вальса. «Граф Люксембург»[43] . Наверно, Эдвард проверяет радиолу — на тот случай, если его мать захочет после ужина танцевать. А из ванной для гостей, совсем рядом, доносились плеск воды и громкие детские голоса — няня Пирсонов мучилась со своими подопечными, готовя их ко сну. Оба дитяти были под конец долгого дня измотаны и перевозбуждены, и тонкие их голоса то и дело переходили в жалобное хныканье или срывались на крик — они, вероятно, капризничали и устраивали потасовки. Джудит не могла не посочувствовать бедной няне, которая гонялась за шалопаями целый день, и теперь, должно быть, желала только одного — чтобы они утихомирились крепким сном в своих постелях, позволив ей пойти в детскую, дать отдых натруженным ногам и поболтать с Мэри Милливей.
Тушь как будто высохла. Джудит вынула заколки, расчесала блестящие волосы и уложила в прическу «под пажа», терпеливо завертывая концы внутрь. Теперь платье. Она выскользнула из халата и подошла к кровати, на которой заранее, предвкушая этот момент, разложила свое экзотическое, похожее на голубую бабочку платье-сари. Подняла его, невесомое, словно паутинка, над головой, сунула руки в рукава и почувствовала, как тонкий шелк обволакивает тело. Застегнула крошечную пуговку на затылке и молнию на талии. Платье было чуть длинновато, но стоило надеть новые босоножки на шпильках, как эта проблема была решена. Итак, осталось несколько последних штрихов. Она продела в мочки золотые серьги, которые ей любезно одолжила Афина. Новая помада цвета розового коралла, новые духи, и все готово.
Она поднялась и в первый раз осмотрела себя в длинном зеркале посередине гардероба. Полный
