Американцы, утверждали они, «производят на свет как можно больше детей. Вдовы, кои имеют много детей, уверены, что снова выйдут замуж». Эта высокая рождаемость наполняла до краев поток населения.
При таком ритме даже области севернее от Филадельфии мало-помалу перестали быть областями с английским населением, почти без примесей; а так как шотландцы, ирландцы, немцы, голландцы испытывали к Англии только безразличие и даже враждебность, то такое этническое смешение, рано начавшись и быстро ускоряясь, вне сомнения, способствовало отделению от метрополий.
На рубеже XVIII -XIX веков французский консул, только что прибывший в Ныо-Йорк, пытался, как от него потребовали это в Париже, определить «нынешнее настроение жителей штата... и их действительное отношение к Франции».
Вот каков был ответ: «Не по перенаселенному городу, в котором я живу (в Нью-Йорке тогда было 80 тысяч жителей) следует судить об этом; его жители, по большей части, иностранцы, люди самых разных наций, за исключением, если можно так выразиться, «американцев», в общем исполнены только делового духа.
Ныо-Йорк — это, так сказать, большая пеирекращаю-щаяся ярмарка, где две трети населения беспрестанно обновляются. Совершаются громадные сделки, почти всегда с фиктивными капиталами... роскошь доведена до чудовищных масштабов. Таким образом и коммерция там обычно не солидная.
Банкротства часты и нередко значительны, хоть и не вызывают здесь сильных чувств. Более того — потерпевший банкротство редко не встречает величайшей снисходительности со стороны своих кредиторов, как если бы каждый из них добивался нрава на взаимность... Значит, — заключает автор доклада, — американское население штата Ныо-Йорк надлежит искать в деревнях и в городах внутренних районов».
Что же касается людских превращений в «плавильном котле», то разве же вся масса американцев (3 миллиона жителей к 1774 году) не испытывала на себе вторжения иноземцев, которые были столь же значительны, какими они будут в Соединенных Штатах в конце XIX века?
Подобное явление затрагивало более английские колонии Севера, нежели колонии Юга, которые образовывали совершенно отличную зону плантаций и черных рабов.
Между ними пролегало то расстояние, что отделяло Португалию от Англии... Следует учесть также, — говорит Бродель — различие в культуре, в ментальности, в религии, даже в сексуальном поведении.
Противостояние Севера и Юга было сильно выраженной структурной чертой, которая с самого начала отмечает историю будущих Соединенных Штатов.
В 1781 году один очевидец описывал IIыо-Хэмпшир. «Здесь не увидишь, — говорил он, — как в южных штатах, чтобы владелец 1000 рабов и 8-10 тысяч акров земли измывался над средним достатком своего соседа».
На следующий год другой очевидец подхватывает эту параллель: « На Юге есть больше богатства для малого числа людей, на Севере — больше общественного благосостояния, больше частного благополучия, счастливого среднего достатка, больше населения...».
Несомненно, это чрезмерное упрощение. Даже в Новой Англии, где крупные земельные владения были редчайшим явлением, где аристократия была, главным образом, городской — все же имелись крупные имения. В южных колониях имения были просто гигантскими по своим размерам — в Пенсильвании, еще больше — в Мэриленде и
Вирджинии, где поместье Ферфаксов покрывало б миллионов акров.
В Северной Каролине поместье лорда Гренвилла одно составляло треть территории колонии.
Вполне очевидно, что Юг, а также часть Севера были согласны на аристократический режим, когда скрытый, а когда —и выставлявшийся напоказ, на социальную систему, пересаженную из старой Англии, в которой право первородства попросту было краеугольным камнем.
Тем не менее, заключает Бродель, коль скоро небольшие хозяйства повсюду проникали между звеньями крупных имений — как на Севере, где пересеченный рельеф был малоблагоприятен для крупного земледельческого хозяйства, так н на Западе, где приходилось валить лес для устройства пашни, — такой неравный раздел земли в экономике, где за земледелием оставалось коллосальное преобладание, не препятствовал довольно прочному социальному равновесию...
По крайней мере до революции, которая разгромила многочисленные династии земельных собственников, сторонников Англии, и за которой последовали экспроприации, распродажа и эволюция «в неторопливой и спокойной англосаксонской манере».
Таким образом, аграрный строй был более сложен, чем его представляет обычная схема, предназначенная для противопоставления Севера и Юга. Из 500 тысяч черных невольников в 13 колониях 200 тысяч находились в Вирджинии, 100 тысяч — в Южной Каролине, от 70 до 80 тысяч — в Мэриленде, столько же в Северной Каролине; возможно, 25 тысяч — в штате Нью-Йорк, 10 тысяч — в Нью-Джерси, 6 тысяч — в Коннектикуте, 6 тысяч — в Пенсильвании, 4 тысячи — в Род-Айленде и 5 тысяч невольников — в Массачусетсе.
В Бостоне в 1770 году было «больше 500 карет и там считается особым шиком иметь кучером негра».
Любопытно, что самый богатый рабами штат Вирджиния будет в лице своей аристократии сочувствовать вигам, т. е. революции, успех которой он, вне сомнения, обеспечил.
По-видимому, отмечает Фернан Бродель, противоречия, заключавшиеся в том, чтобы от Англии требовать свободы для белых и при этом не слишком терзаться рабством негров, никого еще не смущало.
В 1763 году один английский пастор, обращаясь к своей пастве в Вирджинии, уверял: «Я лишь воздаю вам должное, свидетельствуя, что нигде на свете с рабами не обходятся лучше, чем с ними обходятся в колониях» (имеется в виду -- в английских колониях).
Никто не воспринял эти слова за истину. К тому же от одного пункта колонии до другого, даже на самих плантациях Юга, действительное положение невольников крайне варьировало и так же точно ничто нам не говорит, что негр в испанских или португальских колониях не был более счастлив или менее несчастлив.
ОБРАЗОВАНИЕ ВНУТРЕННЕГО РЫНКА
Английская буржуазия была кровно заинтересована в разобщенности своих колоний, зависимости их от метрополии, которые могли быть гарантией отсутствия внутреннего рынка в Америке, и, как следствие — гарантией стабильно высоких доходов от спекулятивой торговли. Потому изгнание английских конкурентов с американского рынка и приобретение экономической независимости было главной задачей молодой американской буржуазии.
Была ли она в состоянии это сделать в конце XVIII века? Частично — да. Однако полное устранение конкуренции не состоялось даже по сей день (и никогда, видимо, не состоится).
Другое дело, что английская торговая буржуазия пользовалась многими искусственно созданными преимуществами, которых не имела буржуазия американская. Но последняя решительно не желала мириться с таким положением дел.
Впрочем, положение усугублялось тем, что колонии были разобщены не в силу случайного стечения обстоятельств.
Корень разобщенности крылся в самой основе, на которой создавались эти колонии.
Так, например, Виргиния была организована торговыми компаниями, а Плимут был основан религиозными общинами. В таком случае кажется даже логичным, что связь между какой-либо колонией и метрополией оказывалась прочнее, нежели между колониями.
Общественные отношения в колониях развивались ускоренными темпами, капитализм быстро становился на ноги. В таких условиях Взаимная экономическая интеграция в Америке возрастала, колонии больше не могли существовать в разобщенном состоянии.
Немаловажная роль в процессе интеграции и сближения колоний принадлежала развитию средств сообщения. Уже в начале века почтовая служба становится регулярной. Но главное, конечно, — дороги... Первоначально из-за отсутствия дорог торговые связи между колониями осуществлялись главным образом через океанские порты. С конца XVII в. грунтовые дороги начинают заменять опознаваемые по меткам на деревьях тропинки для выочных лошадей, на реках вместо паромов появляются мосты.
