— Да. Отец покинул Италию в конце тридцать девятого, а Финци немного позднее.
— В связи с чем?
Стоунхаус озадаченно посмотрел на Аргайла:
— Ему-то как раз следовало в первую очередь, ведь Финци был еврей. Не понимаю, почему он медлил. В Англии они помирились. Поначалу Финци было очень трудно, и отец даже ссудил его деньгами, но окончательно заделать трещину в отношениях не удалось.
— А в каком году украли картину?
— В шестьдесят втором.
— И все годы Финци точил на нее зуб?
— Такой уж он человек, — со вздохом проговорил Стоунхаус. — Финци был очень старый и больной. Чувствовал, что жизнь на исходе.
— Против него имелись какие-нибудь улики?
— Конечно, нет. Но это не имеет значения. Отец не стал бы предпринимать никаких шагов. Финци доживал последние месяцы, он умер в следующем году. Подозреваю, его добила неудача с похищением картины.
«Вот, пожалуйста, — подумал Аргайл, — прекрасный материал для статьи о психологии коллекционирования. Соперничество между мужчинами — всегда мужчинами, потому что женщин- коллекционеров в истории практически не было, — толкает их к таким крайностям, как чистый криминал. Можно смешать в определенных пропорциях историю, фрейдизм и искусствоведение. Вдруг что-то и получится».
— Значит, личность похитителя не установили?
— Нет. Кроме отца, в доме находились студентка и несколько его приятелей, знатоков искусства. Почти все они теперь переселились в мир иной. Только Буловиус подзадержался. Но наверное, не очень надолго. Сейчас ему около девяноста лет.
Аргайл слышал о Танкреде Буловиусе, одном из выдающихся гибридов коллекционера и ученого, каких в настоящее время в мире осталось меньше, чем пальцев на руке. Великолепный энциклопедист, знаток искусства, блиставший в сороковые и пятидесятые годы. Скорее всего человек неприятный, самоуверенный, но знания все окупали. Жаль, сегодня таких нет.
Аргайл вздохнул.
— Если вы с ним не знакомы, — произнес Стоунхаус, — то поторопитесь. Он долго на этом свете не задержится. Не могу сказать, что он мне нравился. Любил читать нравоучения молодым. И был большой ходок по женской части. Если где-нибудь в радиусе четырех миль появлялась хорошенькая женщина, Буловиус сразу делал стойку. Думаю, он немного успокоился, лишь перешагнув восьмидесятилетний рубеж.
— Этого я не знал, — заметил Аргайл.
— Что вы, Буловиус был редкостный бабник! Из тех, кто не принимает отказов. Он так достал тогда эту бедную студентку, что она в конце концов сбежала. Насколько я помню, она была замужем, но подобные мелочи Буловиуса никогда не останавливали. — Стоунхаус замолчал. — А почему вас заинтересовала эта картина?
— Она висит в гостиной моего друга, — ответил Аргайл. — Я решил проследить ее родословную, обнаружил сзади метку вашего отца и вот приехал разузнать. Надеюсь, мой друг владеет не краденой картиной?
— Нет-нет. Нам ее вернули. И после я продал картину вместе с остальными.
— Мне бы, конечно, хотелось узнать подробнее о похищении. Знаете, эффектные детали украшают родословную.
Стоунхаус задумался.
— Тут я вам помочь не могу. Из свидетелей события сейчас, наверное, осталась только та девушка…
— Как ее звали?
— Не помню. Она пробыла у нас всего несколько дней. У нее дом в Поджио-ди-Аморетта, неподалеку отсюда.
Близко от того места, где вы сегодня утром сошли с автобуса. В курсе дела был полицейский следователь…
— Может, вспомните фамилию? — с надеждой промолвил Аргайл.
— Балесто. Я вспомнил потому, что недавно прочитал в газете некролог.
— Так-так…
— Ну и Буловиус, разумеется. Который жив. Пока.
— А полицейские? Сколько их было?
Стоунхаус опять надолго задумался.
— Двое. Один постарше, тупой и толстый. Все фамильярничал с отцом. Надеялся, я думаю, что он пригласит его на ужин. Другой был молодой, долговязый, худощавый, с длинными волосами. Помню, я гадал, как он с ними управляется.
— А фамилии? Может, вы их запомнили?
Стоунхаус отрицательно покачал головой:
— Нет. Но полагаю, вы найдете их в отцовских бумагах на вилле. Молодой полицейский дал несколько ценных советов относительно ее охраны. Это было нужно для страховой компании. Посмотрите, там есть его записка. Да и другие материалы о краже тоже.
Больше из Стоунхауса вытянуть было нечего, и Аргайл завел разговор о коллекции его отца, о том, каково это было — после войны переехать из Англии в Тоскану, где лучше учиться — там или здесь. Они поболтали немного, выпили еще бутылку вина, после чего Аргайл ушел.
Утром перед отъездом он зашел в библиотеку и снова просмотрел папку с материалами о коллекции Стоунхауса. Краткий отчет о расследовании похищения картины, в котором было изложено примерно то, что он вчера услышал от Роберта Стоунхауса, подписал полицейский. Тот самый, нашедший картину, молодой, высокий, худощавый, с длинными волосами. Звали его Таддео Боттандо.
9
— Длинноволосый, значит, и долговязый? — удивилась Флавия. — А фотография? Там была какая-нибудь фотография?
— Откуда? Я думаю, это было его первое дело, связанное с кражей картины.
— Надо же! Обязательно спрошу при первой встрече.
— И я тоже. Может, удастся узнать что-нибудь о картине.
Его отсутствие явно пошло жене на пользу. Давно уже она не была такой веселой и улыбчивой.
— Дорогая, что случилось? — спросил Аргайл.
— Наконец-то дело сдвинулось, — призналась Флавия. — Меня ведь больше всего мучила неопределенность. Да еще чертов желудок.
— Полегчало?
— Мутит иногда. Но это не так важно. Главное, совсем скоро я получу картину в обмен на деньги. А потом начну как следует разбираться.
— Неужели?
— Да. Он назначил свидание в полночь, на Аппиевой дороге. Как всегда театрально. Боттандо предложил сопровождать. Он поведет машину. Предвкушаю волнующую встречу.
— Слишком волнующую. Не считаешь ли ты, что это опасно?
Флавия пожала плечами:
— Нет. Саббатини получит деньги, а больше ему ничего не надо. К тому же он обычно работает один и не склонен применять насилие.
— Ты говорила, он террорист.
— Не настоящий. Пистолеты у него исполняют музыку Верди.
— А если сейчас он прихватит с собой какой-нибудь не музыкальный?
Она развела руками.
— Флавия, я серьезно.
