отреагировал на ночное происшествие в поезде? Он и сейчас скажет: вызывайте ментов, а я не при делах!
Татьяна нервно покусывала палец.
– По правде говоря, мне все это не нравится, – пробормотала она. – Сначала – тамбур, потом – фальшивый инвалид. Постоянная скрытая угроза… опасность, которую я почувствовала еще в Москве и которая продолжает висеть над нами.
– Надо мной, – поправил Максим.
– Помнишь, ты говорил: мои радости – это твои радости, и мои беды – это твои беды? – Она взяла его за руку. – Я никому не позволю посягать на наше счастье. Никому не дам разрушить нашу жизнь…
Они оба вздрогнули и разом повернули головы: в гостиную, цокая каблуками по паркету, вошла Робаровская. Суровая дама окинула их надменным взглядом и сухо поинтересовалась:
– Есть ли в этом городе где-то поблизости аптека?
– Разумеется, – кивнул Максим и ткнул ребром ладони в сторону окна. – За калиткой – направо и метров двести вниз по улице. Угловой серый дом.
– Благодарю, – процедила женщина и двинулась к выходу.
Каблуки ее старомодных туфель звонко простучали по плитке крыльца, потом – глухо – по асфальту и наконец стихли совсем.
– Вот что, – Татьяна приняла решение. – Собирайся, дорогой. Проведем в городе остаток дня, а если понадобится – и ночь. – Она развела руками: – Пока не проснется Блатов, будем бродить по улицам твоего детства, милый. Находиться здесь небезопасно, а для того, чтобы расставить все на свои места, требуется время – возможно, самая малость, которой нам пока не хватает.
– Наверно, ты права, – вздохнул Максим. – Подожди меня наверху, заодно оденься потеплее – к вечеру станет прохладно. А я – мигом. Проведаю Блатова, оставлю ему записку и тоже подыщу себе что-нибудь из теплого гардероба.
На втором этаже УЮТа бесшумно открылась дверь одной из комнат, и таинственный гость-затворник выглянул в коридор. Он настороженно прислушался к тишине, постоял в раздумье и опять скрылся в номере. Если бы его мог увидеть Танкован! Он, конечно, сразу узнал бы и это моложавое смуглое лицо c орлиным носом и сеточкой морщин в уголках глаз, и эту крепкую фигуру в иссиня-черном костюме, и белоснежной, расстегнутой на две верхних пуговицы сорочке с модным воротником. Узнал бы и закричал от ужаса…
Этажом ниже, в своей комнате небритый Мишутка отжимался от пола, разогревая затекшие мышцы. Закончив упражнения, отдышавшись и встряхнув руками, он отправился в смежную комнату, где его ждала наполненная до краев горячая ванна. Раздевшись и сложив одежду на стуле, инвалид-симулянт с наслаждением погрузился в воду.
Еще через мгновение дверь в ванную распахнулась. Мишутка дернулся в воде, выплеснув на пол пышные хлопья ароматной пены, и резко сел, выставив перед собой мокрые ладони:
– Спокойно… Спокойно… Ничего страшного не происходит… Я сейчас все объясню… – Он медленно потянулся к вещам. – Вы мне позволите одеться? Сейчас присядем за стол, выпьем по рюмочке, и я нормально все объясню…
В его взгляде, тем не менее, уже плавала обреченность. Поэтому он даже не испугался, а только беспомощно съежился, когда включенный в розетку фен, описав в воздухе короткую кривую, упал перед ним в воду.
В ванной раздался оглушительный хлопок, что-то сверкнуло, и Мишутка, неестественно выгибаясь всем телом и расплескивая вокруг себя дымящуюся воду, ткнулся затылком в бортик, нелепо засучил ногами и затих, тараща в потолок безумные, но уже мертвые глаза…
Спустя час в УЮТе появился Роман Скачков.
Он остановился на пороге, растерянно наблюдая царящую в гостинице суматоху. Обеденная зала гудела тревожным многоголосием. Люди в синих комбинезонах пронесли мимо него носилки с чем-то тяжелым, упакованным в черный пластик. Возле лестницы, ведущей на верхние этажи, два врача оживленно беседовали с Танкованом-старшим. За столом, положив рядом с собой фуражку и ежеминутно промакивая платком мокрый лоб, участковый милиционер сосредоточенно заполнял бумаги. Несколько человек в домашних тапочках топтались у стойки лобби.
– Вы тоже из милиции? – Заплаканная женщина лет семидесяти с широким лицом, большим мясистым носом и каштановыми волосами окинула взглядом военную форму Скачкова. – Я хозяйка гостиницы, меня зовут Ульяна Юрьевна.
– А что здесь произошло? – полюбопытствовал он.
– Ой! – Женщина махнула рукой и поднесла к глазам платок. – Несчастный случай! Гостя убило током. – Она всхлипнула. – Жалко-то как! Он же беспомощный был… Инвалид. Бедняжка полез в ванну и уронил электроприбор. Как можно было оставить его без присмотра! Госпожа Робаровская, понятное дело, убита горем. Еще бы – единственный сын.
– Госпожа Робаровская? – удивился Скачков. – Странно… Очень странно. – Он досадливо потер переносицу. – Неужели я ошибся?..
– Что – странно? – Ульяна Юрьевна снова всхлипнула. – Что у пожилой дамы умер сорокалетний сын- инвалид?
– У нее никогда не было детей, – пробормотал Скачков. – Вот я и хотел бы узнать, та ли это госпожа Робаровская.
– А вы кто? – насторожилась хозяйка.
– Я-то? – Мужчина, казалось, задумался. – Да, пожалуй, никто. – Он грустно усмехнулся. – В городе меня знают как попрошайку Антиоха.
– Антиоха? – Женщина отступила на шаг и удивленно наклонила голову. – Не похож…
– Скажите, – Скачков нетерпеливо огляделся, – могу я увидеть госпожу Робаровскую?
– Боюсь, ей сейчас не до вас, – отрезала Ульяна Юрьевна. – Сами должны понимать: такое горе у человека!
– Если это та, о ком я думаю, то погибший – вряд ли ее сын, – сказал он. – А если я, все-таки ошибся, то, разумеется, извинюсь и сразу уйду.
– Послушайте, – хозяйка начала терять терпение, – я же вам объясняю…
– Да вот же она! – воскликнул Скачков и шагнул навстречу сухощавой даме в черном костюме, появившейся в гостиной. – Илона!
Робаровская вздрогнула и подозрительно уставилась на мужчину в десантной тельняшке и выцветшей «афганке» с тремя желтыми нашивками ранений.
– Узнаете меня, Илона? Это я – Роман Скачков. Ответственный за проваленную операцию «Если небо молчит»…
23
Ленивое солнце покоилось на верхушках сосен. Домики с высокими остроконечными крышами тянули друг к другу длинные руки-тени. Пыльные автобусы прогревали глотки на площадке перед зданием автовокзала, готовясь к обычной вечерней гонке по рейсовой петле. От резких порывов ветра гремели жалюзи на фасадах лавчонок и мелких кафе. Вечернее небо покрылось серыми морщинами, а ползущая из- за горизонта чернота предвещала новый ливневый ураган – возможно, похлеще, чем минувшей ночью.
Танкован и Татьяна, взявшись за руки, брели по центральной улице Сырого Яра, вдоль развесистых деревьев, сторонясь крикливых прохожих и снующих авто.
– Я хочу, чтобы ты знал, Максим, – сказала она. – Я не представляю жизни без тебя. Ты стал для меня самым родным, самым близким, самым дорогим человеком.
«Ты, в общем, тоже мне небезразлична, – удивляясь сам себе, подумал он. – Даже не заметил, как это произошло. Все-таки верно говорят: общие напасти сближают людей. Да и штамп в паспорте играет какую-то роль».
Ветер усиливался и с каждой минутой становился холодней. Он бился в ветвях деревьев, взметал на асфальте дорожную пыль и норовил залезть под одежду.
«Са-мо-лет… ма-ма… са-мо-лет…» – запиликало в кармане у Максима, и он остановился, отыскивая трубку.
