Том 6. Дураки на периферии

ночью туда вторую батарею добавили: калибр семьдесят пять.

Климчицкий. Спасибо. На карте можешь указать поточнее?

Иван. Соображу, товарищ генерал.

Ростопчук (Ивану). Иди сюда. Соображай со мной (У карты). Обожди, ты не пользуйся своим пальцем — возьми карандаш: у тебя палец сразу четыре километра накрывает…

Иван. Палец, правда, не тот.

Климчицкий. У солдата палец всегда тот (Ростопчуку). Сообщите данные на батарею.

Ростопчук. Есть, товарищ генерал.

Климчицкий (к Любови). А вы?.. Вы садитесь, пожалуйста. Разрешите спросить ваше имя, как вам удалось бежать от немцев, где вы жили в мирное время?

Любовь. Так точно, товарищ генерал!.. (Смущаясь). То есть нет…

Климчицкий. Меня зовут Александр Иванович. Называйте меня по имени.

Любовь. А я знаю.

Климчицкий. Откуда? Вы не можете знать моего имени.

Любовь. Могу, Александр Иванович… Я Любовь Кирилловна, до войны я работала директором точки Главпива РСФСР. У немцев была саботажницей земляных работ, а из плена ушла по своему желанию — и ваш красноармеец, товарищ Аникеев, перенес меня сегодня ночью через реку Моню, а теперь я не знаю, как надо жить, я отвыкла в рабстве… Я прошу вас, я прошу вас, Александр Иванович… (Все более растроганно). Я так хочу теперь жить на свете! У вас здесь так хорошо! (Осматривается в блиндаже). И странно мне, и страшно, как будто я рождаюсь снова и боюсь чего-то, и хочется мне жить; но я боюсь опять нечаянно умереть, как я долго умирала у немцев… Как я похудела там, у меня ноги стали как палочки, Аникеев правду сказал — я тонконожка, я никуда не гожусь. И мне так стыдно, что я такая стала, что я позволила себя замучить! Сердце мое тоже слабое стало, оно скучало и долго болело… Простите меня, Александр Иванович, я плохо думать стала, я неправильно себя веду…

Климчицкий. Успокойтесь, успокойтесь… Прошу вас, Любовь Кирилловна. Адъютант! Распорядитесь, чтобы Любовь Кирилловна могла поужинать и отдохнуть!

Ростопчук. Есть, товарищ генерал. Пусть она заодно и позавтракает, чтобы утром ей не беспокоиться.

Любовь. Александр Иванович, скажите мне, как дальше нужно жить хорошо, чтобы народ меня знал и любил, потому что я его люблю и хочу сделать ему что-нибудь особенное, что ему нужнее всего…

Климчицкий. Отдохните, Любовь Кирилловна. Мы вместе с вами подумаем об этом. Только вы немного ошибаетесь — вы же видите, я не учитель, я солдат…

Любовь (рассеянно). Вы солдат? А солдат — он что?.. Женщины рождают людей, а наш солдат их спасает от врага, от смерти.

Климчицкий. Совершенно точно. Наш солдат нужен народу наравне с пахарем, наравне с матерью…

Любовь. Я люблю вас. Я бы умерла у немцев, если бы вас не было.

Климчицкий. Это относится вон к Аникееву, Любовь Кирилловна.

Любовь. Я сама знаю, к кому что относится.

Климчицкий. Простите…

Ростопчук. Александр Иванович, в Москве сейчас первые петухи пропели. Генералам тоже надо спать иногда, и нашим гостям покой нужен.

Любовь. Не нужен покой. И я не к вам явилась.

Ростопчук. Ого! Ко мне бы вы совсем не явились…

Климчицкий (сурово). Адъютант!

Ростопчук. Я вас слушаю, товарищ генерал.

Климчицкий. Чаю для Любовь Кирилловны, сто граммов бойцу Аникееву — распорядитесь через вестового…

Ростопчук выходит для распоряжения и возвращается.

Иван. Товарищ генерал, разрешите доложить одно сведение…

Климчицкий. Говори!

Иван. А мы не все оттуда дошли, товарищ генерал. Тронулось оттуда нас порядочно народу — одних больных бойцов было четверо, да прочих было вдобавок столько-то, малолеток один был. А дошло нас всего двое.

Климчицкий. Сколько же осталось еще там наших людей, которые не смогли уйти?

Иван (задумываясь). Это будет порядочно, товарищ генерал. Трудящиеся люди…

Климчицкий. Я знаю, что трудящиеся… Все живы пока?

Иван (в затруднении). Нету. Скончавшиеся (Перекрестился).

Любовь. А когда ж чаю нам принесут? Меня жажда мучит, дорога и ночью такая пыльная была!

Иван (в ожесточении, крякает). Эх, не ту женщину с собою взял, через поток ее, неразумную пронес…

Любовь. А какую же тебе еще брать-то было? Старуху, что ль, — так она со внучкой местная жительница. А Мария Петровна замертво осталась лежать.

Вестовой вносит чай, закуску, сто граммов водки солдату.

Иван. Эк, дурная, на язык слабая какая… Было б тебе там остаться, а той бы женщине здесь уместно быть.

Климчицкий. А почему той уместно здесь быть? Кто это такая — Мария Петровна?

Иван. Разрешите доложить, товарищ генерал, то ваша супруга была! (Берет сто граммов и сразу выпивает). Царствие божие, вечный покой, добрая женщина была, все по вас томилась — сама мне сказывала.

Ростопчук (Ивану). Молчать! Ты что здесь непроверенные данные распускаешь? Ты что — высший командный состав нарочно огорчить хочешь?

Любовь. Как это непроверенные данные? Я сама видела, что она убита.

Иван (к Ростопчуку). Вот, товарищ лейтенант, во всякой бабе серьезная дура сидит: когда ей срок бывает, дура наружу выходит, испортит характер человеку и опять спрячется, и глядишь — женщина опять умная.

Климчицкий. Всем молчать! Я сам пойду туда, где моя жена лежит… Адъютант! Вы что медлите — почему не посланы техники на третью батарею для настройки прицельных приспособлений?

Ростопчук. Виноват, товарищ генерал. Это дело пустяковое! (Хочет взять трубку телефона).

Климчицкий. Пустяковое! Батарея неточно работает — это пустяковое дело?

Ростопчук. Нет, это великое дело! (Держит руку на телефонной трубке).

Иван. А то бы не великое: жизнь и смерть!

Офицер связи (входит). Товарищ генерал, разрешите доложить.

Климчицкий. Да, я слушаю, лейтенант.