овечьей старости – он умрет прямо сейчас. Но не лучше ли это, чем существовать еще полтора года на планете Ганимед, есть синтетический комбикорм, дышать несвежим восстановленным воздухом, и все равно быть зарезанным, когда придет время.
Нисколько не лучше.
Выдра взял правой рукой с алтаря остро наточенный нож и одним движением перерезал горло ягненка.
Кровь хлынула фонтаном. Выдра не отвернул лицо – напротив, подставил его под алую струю. Облизал губы и почувствовал на языке соль.
– Ачачилас, – прошептал он, – возьмите свое и дайте мое мне. Возьмите этих больших мужчин, если захотите – я отдаю их вам, потому что они виноваты. Не трогайте этих женщин, потому что на них нет вины.
Выдра быстрым шагом пошел к оторопевшим участникам церемонии. Ягненок еще дергался, агонизировал в его поднятой руке. Выдра должен был успеть прикоснуться к каждой из жертв, пока животное не умерло. Он омочил пальцы в овечьей крови и размашисто провел ими по губам и лбу Никласа, потом по лицу Марко, оставив длинные красные следы. Марко брезгливо сморщился, Никлас дернул головой и усмехнулся.
– А девчонок будешь мазать? – спросил он.
– Нет.
– Это половая дискриминация, омбре.
– Замолчи.
Выдра не стал ставить метки на девушках – они не были виноваты. Он лишь погрузил пальцы в перерезанное горло овцы, омочил их, и обрызгал девушек кровью – щедро, как христианский священник святой водой.
Надин не повела и бровью. Исабель вздрогнула. Саша отреагировала сильнее всех – зашлась в мучительном кашле, согнулась, упала на колени и извергла на землю розовую блевотную лужу.
Она сделала неправильно – ачачилас могли рассердиться на нее. Выдра поспешил исправить оплошность Саши – наклонился над ней и пролил струйку ягнячьей крови прямо на ее светлые, коротко остриженные волосы. Услышал сбоку неприятные звуки, бросил взгляд на Исабель и увидел, что та тоже с трудом удерживается от рвоты.
– Не делай так, как она, – сказал Выдра. – Духи не любят, когда исторгают вино, выпитое в честь них.
Исабель вырвало немедленно – Выдра едва успел уклониться, чтобы не запачкать одежду.
Странно все-таки устроены современные люди, подумал Выдра. Они каждый день едят мясо убитых коров, свиней и овец, получают от этого удовольствие, и не думают о том, как происходит процесс убийства этих животных. Они смотрят в фильмах, как люди жестоко убивают друг друга, и не воспринимают это всерьез – им кажется, что такое может произойти только с другими. Более того – они устраивают шоу, где люди разрывают друг друга в кровавые ошметки, и не могут оторваться от такого зрелища, и ставят на победителей деньги. А ритуал, в котором всего лишь убивают овцу, они не могут вынести.
– Никлас и Марко, поднимите девушек на ноги и приведите их в порядок, – холодно скомандовал Выдра.
– Сам поднимай! – огрызнулся изрядно позеленевший Марко. – Живодер!
– Мне некогда, нужно закончить ритуал. Никлас, подними их, очисти их лица. Перед духами нужно выглядеть достойно.
Выдра был почти уверен, что Никлас заартачится, однако парень повел себя на удивление безропотно. Он подошел к Исабель, помог ей встать и аккуратно вытер ее губы рукавом собственной рубашки. Потом проделал ту же процедуру с Сашей, нашептывая ей на ухо что-то успокаивающее. Выдра обрел в Никласе неожиданного союзника – тот явно хотел довести церемонию до конца. Трудно сказать, почему – из-за любви к экзотике или из-за суеверного желания добиться успеха в шоу любым, пусть даже самым дикарским способом. Честно говоря, Выдре не было дела до мотиваций Никласа.
Перед Выдрой встала серьезная проблема. Осталось немного – возжечь мясо, и шерсть, и кости овцы, и опять станцевать вокруг костра, и снова выпить вина, и порадоваться вместе с насытившимися предками. Но Выдра был уверен, что нервные девицы не выдержат все это, и особенно запах паленой шерсти. Если они не справятся, и снова начнут блевать, то церемония может пойти насмарку. Такое допустить нельзя.
– Саша, и Надин, и Исабель! – громко сказал Выдра. – Духи отпускают вас, и скоро вы уйдете. Но перед этим вы выпьете последнюю чашу.
Выдра знал, что, стоит сейчас Саше и Исабель прикоснуться губами к терпко пахнущему, красному, столь похожему на кровь вину, и их затошнит снова. Поэтому он не стал торопиться. Да и куда ему было спешить? Он не то что тянул время – наслаждался минутами относительной свободы, когда делал то, что хотел, а не то, что было предписано людьми, не имеющими понятия о совести. Выдра положил ягненка на алтарь, омыл руки, полив на них поочередно из кувшина с водой, вытер пальцы о пончо, взял дудочку и начал играть.
Одна флейта-пинкилья – этого мало. Куда красивее, если в обряде участвуют три, а лучше пять флейт разной длины и с разным звучанием, а также пара-тройка малых и больших многоствольных дудок-сику. И еще четыре барабана бомбо и тинья, и, конечно, чаранго – небольшая гитара с корпусом из панциря броненосца. Тогда становится совсем весело, и все пляшут радостно, и просят духов о добром, а не о злом, и душа авогадо радуется, и просит о том, чтобы церемония длилась так долго, пока все не упадут на землю и не заснут.
На этот раз все было не так, как в обычной аймарской деревне – ни весело, ни душевно. Но, впрочем, вполне привычно для Выдры – точно так же, как и во всех малых Айта, которые он устраивал с отцом, братьями и их семьями перед выходом на очередную элиминацию. В тех Айта он точно так же испрашивал ачачилас помощи в совсем не добрых и не веселых делах. Он должен был убить плохих людей – такая у него была работа. Он выполнял ритуал, и духи давали ему благословение, и он убивал этих людей…
Выдра играл на дудочке, ему было грустно, но грусть, выплескивающаяся в мелодии, была доброй и
