Так-так… Что у нас там новенького? Как всегда – у всех все отвратительно, только в Сверхдержаве все в полном порядке. На первых страницах всех газет: 'Пакистан нанес ядерный удар по Индии. Разрушен центр Дели. Ответный удар Индии – ядерные грибы над столицей Пакистана. По одному миллиону погибших с каждой стороны'. Этого следовало ожидать… Кризис перепроизводства людей. Что для них миллион сгоревших в топке, и еще десять миллионов, которые умрут от лучевой болезни в течение пяти лет? Там, где людей слишком много, они начинают просто-напросто жрать друг друга. Как крысы. Что страшнее – людоедство или ядерная война? 'Президенты Индии и Пакистана остались живы'. Ну это само собой. 'Российский и американский президенты обратились к руководству воюющих стран с предложениями о посредничестве в переговорах'. Это тоже легко было спрогнозировать. Могу также поспорить, кто будет избран в качестве приоритета. Волков. Именно он. Ставлю тридцать тысяч рублей против изношенных пляжных тапочек. Что такое сейчас американский президент? Шут гороховый…
Что дальше? 'Только в последнюю неделю российскими финансовыми компаниями были приобретены контрольные пакеты акций таких гигантов, как 'Локхид', 'Фольксваген групп' и даже 'Майкрософт'. Сотни тысяч людей в западных странах вышли на улицы с акциями протеста'. Да кто они такие, эти сотни тысяч людей? Кому интересно их мнение? Предложи им сейчас работу в филиале российской фирмы, и через пять минут две трети из них согласятся и будут чувствовать себя безмерно счастливыми. Остальная треть не согласится через пять минут. Она согласится через десять. Куды ж тут попрешь? Против лома нет приема…
Ага. Вот еще кое-что интересное. 'Успехи российской биотехнологии не только позволили быстро и эффективно справиться с новой вспышкой вирусной эпидемии, известной как 'якутская лихорадка', но и полностью покончить с этим заболеванием. После ревакцинации всех иностранных граждан, находившихся в Российской Федерации во время эпидемии, в полном объеме восстановлены отношения с внешним миром. Сверхдержава впервые вводит безвизовый режим при условии обязательности противовирусной прививки. Российские ученые заявляют о том, что таким страшным болезням, как СПИД, гепатит, якутская и геморрагическая лихорадки, а также некоторые виды рака, осталось существовать совсем недолго'.
Хватит. Слишком много информации, запрятанной для Краева между строк. Слишком свежи воспоминания. Дайте мне еще мартини с водкой. А лучше поллитра чистой водки, запить литром чистого мартини. И ничего, что еще только десять утра. Я не хочу быть Шрайнером! Хочу быть Краевым, метаморфом, чумником! Но сегодня нажрусь с утра и буду просто Шрайнером – пьяным как свинья немцем. Потому что душу нельзя заменить титановым суставом – она все равно будет болеть. Ее нельзя заменить. Ее можно только утопить.
Нельзя сказать, чтобы Шрайнер ничего не предпринимал для того, чтобы поведать миру о том, что он знал. Знание, полученное в России, бурлило в нем, клокотало, требовало выхода на свободу, требовало немедленных действий. Только не хотелось выплескивать ему это знание по мелочам, растрачивать на мелкие газетные строчки. Краев хотел действовать по-крупному. Уже через три дня после возвращения из России он был в Берлине, сидел в приемной большого государственного начальника – Конрада Астмана. Краев много слышал о честности и неподкупности этого человека. Шрайнер очень надеялся на него.
Он попал к господину Астману неожиданно быстро. Через полчаса после того, как Николай записался на прием, к нему подошел вежливый молодой человек в безупречном костюме. 'Господин Шрайнер? – осведомился молодой человек. Во взгляде его читался необычный интерес и даже некоторый страх. – Не угодно ли пройти к господину Астману? Он ждет вас'.
Шрайнер прошел. И тут же начал выкладывать Конраду Астману и двум безымянным господам, присутствующим в кабинете, все, что он знал. Но ему не дали говорить долго.
– Мы все это знаем, ГОСПОДИН КРАЕВ! – сказал Астман, глядя на него честными серыми глазами. – Мы знаем, что вы натворили в Российской Федерации. И знаем, каких трудов будет стоить исправить все это. Мы могли бы объявить вас вне закона Германии. Но мы согласились принять вас обратно – по убедительной просьбе нашего большого русского друга. Господин Шрайнер, мы очень просим вас не подвергать больше свою жизнь опасности. Потому что это очень серьезно и опасно для вас лично. Вы даже не понимаете, насколько опасно. Вам пора стать серьезным человеком, господин Краев. Здесь – не чумная зона'.
Слова 'чумная зона' Астман произнес с сильным немецким акцентом, но все же по-русски. И Краев увидел в его глазах баранью покорность. Безымянные господа понимающе вздохнули и развели руками – что, мол, мы можем сделать, господин Краев-Шрайнер?
Николай повернулся, молча вышел из кабинета и хлопнул дверью. В тот же день он посетил клинику ортопеда, а еще через три дня ему сделали операцию на колене.
Краев не сломался. Просто он понял, что он не в России. Вспомнил, что он в Германии – стране, где не существует чумных зон.
Ему не с кем было поговорить обо всем этом. Он мог разговаривать только с Лисенком. Тем Лисенком, который жил в его душе.
Фолдер, лежащий на столе, громко запиликал. Международный телефон. Герда? Господи, и здесь она достанет! Не даст напиться с утра. Нюхом чувствует, длинным своим немецким носом.
Ну, что там? Электронная почта. Краев получал сообщения достаточно регулярно – три-четыре раза в день. И все равно его сердце каждый раз давало перебои, и палец каждый раз чуть-чуть медлил, прежде чем нажать на кнопку и разрешить посланию высветиться на экране. Потому что была надежда – а вдруг это то самое, единственное в мире послание, которого он так ждал? И было тупое понимание, основанное на горьком житейском опыте – понимание того, что послание это не то, да и не может быть тем самым. Потому что
Забудь все, Шрайнер. Забудь, что ты ненадолго снова стал Краевым. Пей! Три капли мартини на ведро водки.
Палец быстро ткнул в 'Enter', картинка развернулась сверху вниз, заняла весь экран, превратилась из неопределенных желтых пятен в четкую фотографию.
Рыжий лисенок. Маленький лисенок, не сменивший еще пушистый подшерсток на жесткую шерсть лисеночьего подростка. Но уже с острыми зубками, так мило блестящими при улыбке. Темный носик, темные лапки и желто-оранжевое тельце, заканчивающееся тонким детским хвостиком.
Краев судорожно сглотнул слюну. Дрожащими руками ввел данные для распечатки. Успеть напечатать, пока чудо не пропало, не исчезло в результате какого-нибудь компьютерного сбоя. Листок размером десять на пятнадцать выполз из щели фолдера. Краев близоруко поднес его к глазам. Губы его кривились, не зная, куда направить свои уголки – то ли вверх – для того, чтобы улыбнуться, то ли вниз – чтобы заплакать.
Рыжий лисенок сидел на фотографии. Он улыбался – по-своему, по-лисячьи. В зубах он держал корзиночку, на которой было написано: 'Я всегда выполняю свои обещания. Привет от СКД'.
И всё. Всё.
