Краев все-таки улыбнулся. Взвыл от счастья. И показал неприличный жест – может быть, сильным мира сего, а может быть, и небу, так несправедливо распоряжающемуся его судьбой.
'Привет от СКД'. От Салема, Крюгера и Дианы. Лизка была жива. И все они были живы – даже Крюгер! И, надо думать, вели не самое жалкое существование – если Лисенок улыбался. Они даже получили доступ к Интернету. И самое главное – они помнили о нем, Краеве!
– Привет, чумники, – сквозь слезы пробормотал Краев. – Привет. Как вы там?
– Герр Шрайнер, – портье, звонивший по внутреннему телефону, говорил по-немецки неплохо, но все же с итальянским акцентом. – Не могли бы вы спуститься вниз, в ресторан отеля? Здесь вас ожидает один господин, он хотел бы вас увидеть.
– Какой еще господин? – проворчал Краев.
– Он просил не называть его имени. Он сказал, что это будет для вас сюрпризом. Приятным сюрпризом.
– Ну ладно. Пусть поднимется сюда, ко мне в номер.
– Извините, герр Шрайнер, – деликатно произнес портье. – Я думаю, что он не поднимется. Это очень известный в мире человек, он просил не называть его имени… Я не могу давать вам советы, но на вашем месте я одел бы хорошую одежду и спустился в ресторан. Он сказал, что будет ждать вас полчаса, а потом он будет иметь мало времени и уходить.
– Увидим, – буркнул Краев и положил трубку.
Конечно, он спустится – из простого любопытства. То, что человек не поднимается к нему в номер, уже говорит о том, что человек занимает высокое положение в обществе. Не может себе позволить запросто завалиться в гости к никому известному учителю из Франкфурта и пить с ним водку на балконе. Кто там приперся, интересно? Кто-нибудь из пяти знаменитостей? Может быть, сам Фредериксон? И какого черта ему нужно? Ему намекнули, что этот учитель из Франкфурта, скромный, но дьявольски богатый – не такая уж и простая персона?
'Галстук ни за что не одену, – решил Краев. – Брюки и рубашка – уже великое одолжение с моей стороны. Фолдер взять? Взять. Он всегда должен быть со мной. Особенно после того, как объявился Лисенок. А вдруг Лисенок пришлет мне следующее сообщение?'
Краев спустился на третий этаж, где располагался ресторан. И едва он прошел через арку в зал, сразу понял, кто к нему пожаловал. Человек круглых форм сидел в кресле, положив одну толстую ногу на другую, покачивал оранжевым ботинком и попивал апельсиновый сок.
Интересно, водку он уже совсем не пьет? Наверное, нет. Выглядит, во всяком случае, он свежо и бодро. Не хуже, чем на экране 'Телероса'.
– Привет. Неплохо выглядишь. – Краев пожал толстяку крепкую руку и сел напротив. – Ты водки уже совсем больше не пьешь?
– С утра – нет, – сказал Жуков Илья Георгиевич, министр иностранных дел Российской Федерации. – Я тут проездом. Извини, дела… Уже через час мне предстоит куча всяких официальных встреч.
– А наша – неофициальная?
– Более или менее. – Давила кивнул на фотографа-папарацци, высовывающего хобот телеобъектива из зарослей экзотических лиан, вьющихся вдоль стены ресторана. – Вся моя жизнь сейчас на виду. В туалет сходить нельзя, чтоб не сфотографировали.
– Ну, и как дела в России?
– Да ты и так все знаешь. Газет не читаешь, что ли?
– А что газеты? – Николай усмехнулся. – Газеты пишут то, что говорите им вы. Меня интересует то, что творится на самом деле. Хотя ты, конечно, не скажешь мне? Я ведь теперь вроде как вне российского закона…
– А что ты хочешь услышать? – Давила прищурился. – Знаю, знаю. Ты мечтал бы услышать хорошие новости. Хорошие для тебя. Что ваше дело не пропало, что все люди в России избавились от вируса в генах, что сменилась проклятая власть, принуждающая свободного русского человека, от природы разгильдяйского, раздраженного и пьяного, быть порабощенным, дисциплинированным, добрым и трезвым, что совершенно для него неестественно. Но только как раз этим я тебя порадовать не могу. Порядок мы навели очень быстро, Коля. Потому что Россия у нас одна. И мы не можем позволить пропасть ей, сгнить – даже во имя идеалистических мечтаний таких людей как ты и тебе подобные.
– Мы действовали ради блага российских людей.
– Ради блага? – Давила положил на колени кейс, щелкнул замками, извлек оттуда пачку цветных фотографий и россыпью бросил на стол. – На, полюбуйся. Специально для тебя прихватил. Ты этого добивался, да? Можешь гордиться деяниями рук своих.
Краев помнил, как все это начиналось. Но он не ожидал, что злоба, проснувшаяся в людях, лишенных вируса, дойдет до такой степени. Гора человеческих голов, сложенных друг на друга. Мертвые милиционеры, вереницей насаженные на острые пики чугунной ограды. Взорванный монорельс, скинутые с высоты и разбитые вагоны. Полыхающие дома с языками пламени, вырывающимися из окон. И, наконец, серая стена с надписью 'Временный Эпидемиологический Карантин'. Стена с запертыми воротами, которую штурмуют вооруженные люди. Картинки из темного средневековья…
– Чумники отбились от этих? Выжили? – во рту Краева пересохло и он судорожно сделал глоток пойла, только что доставленного официантом.
– Выжили твои чумники. – Давила собирал фотографии обратно. – Отбились от озверевших ублюдков и сами пошли в атаку. Чумники спасли нас. Снова спасли. Только знаешь, почему горько мне? Потому что большая часть тех спятивших подонков, которых убили чумники на своем пути, еще недавно была приличными людьми – неагрессивными и трудолюбивыми. Теперь дети их остались сиротами. Зачем им нужно было погибать? Во имя твоего мифического блага? Это ты их сделал зверями, Краев. Ты!
– Как вы справились с этим?
– Так же, как и раньше. Чумники собрали всех в кучу и ревакцинировали по-новому. Новой вакциной.
