ей дисциплинированной и неагрессивной девушкой, совершенной в моральном и физическом аспектах.
– Дерьмо это, а не совершенство! – заорал Краев. – Может быть, ты скажешь мне все-таки, как вы устроили все это? Как превратили всю страну в стадо неагрессивных баранов?
Давила поднялся на ноги с легкостью, удивительной для столь тучного человека. Подошел к Краеву. Пальцы его постукивали по никелированной поверхности пистолета, висевшего на поясе.
– Неагрессивность – это не свойство баранов, – сказал он, четко выговаривая каждое слово. – Да будет тебе известно: бараны дерутся между собой. Бодаются. Главное свойство баранов – это тупость. Так вот, тупость нашим людям не присуща. Более того, по интеллекту наши студенты превосходят, к примеру, ваших немецких студентов раза в полтора. Эти молодые ребятки – будущее человечества, Краев. По-моему, главное, что уязвляет тебя сейчас – это осознание собственной ущербности. Ты привык чувствовать себя сверхинтеллектуалом и тебе обидно, что кто-то может быть умнее тебя. Ты отвык от этого в своей Германии. Ты, кажется, приехал для того, чтобы разобраться, что у нас здесь происходит? Разбирайся. Только знаешь, я не буду кормить тебя информацией, как манной кашей с ложечки. Разбирайся сам. Я не буду мешать тебе ни в чем. И помни: для того, чтобы понять нас, недостаточно отстраненного наблюдения со стороны.
– Что же для этого нужно?
– Увидишь. Все увидишь сам. Отвык работать мозгами? Стареешь, Коля. Вот тебе подарочек.
Давила достал из кармана идентификационную карту. Только теперь она была не черной, как у немца, и не красно-бело-синей, как у россиянина. Она была зеленой с желтыми полосами.
– Знаешь, что это такое?
– Что?
– Дипломатическая карта. Теперь у тебя двойное гражданство – российское и немецкое. С германской администрацией уже все согласовано. А вот с именами и фамилиями твоими многочисленными… Извини, не стали разбираться. Оставили тебе и немецкое и русское. Со временем решишь сам, какое тебе больше нравится.
– Спасибо, – пробормотал Краев.
Он испытывал все большее чувство благодарности и даже прилив какой-то нежности к Давиле. В самом деле, может быть зря он затеял весь этот спектакль со сменой личности? Все равно это ни к чему не привело. Провести хитроумного Давилу – задачка не для Краева. Нужно было просто послать Жукову сообщение: привет, мол, Илюха, еду, Коля. И встретили бы с распростертыми объятиями. Чего боялся, дурак? Прививки какой-то? Никто ему прививку делать не собирается…
– Илья, спасибо! – Краев встал со стула, сделал неуверенный шаг к Давиле. И Давила заключил его в горячие объятия – как когда-то, в давно прошедшей юности. – Спасибо, Илюха, – сказал Краев дрожащим голосом. – Прости меня. Ну что с меня взять, лопуха этакого? Мне надо подумать обо всем. Слушай, а квартира та моя, в Верхневолжске? Она пропала?
– Тот дом давно снесли, он панельный был. В панельных домах больше люди не живут – вредно для здоровья. Но это не проблема. Подыщем тебе какую-нибудь завалящую четырехкомнатную, улучшенной планировки. Ты только не убегай больше.
– Нет, конечно. Надо на могилу к матери съездить…
– Делай что хочешь, ты дома. Эмобиль тебе дадим – в кредит. Ну, для тебя цена будет чисто условная. Только вот что… – Жуков слегка нахмурился. – Ты ведь у нас непривитый, Коля?
– Привитый. – Кровь отхлынула от лица Краева и сердце его становилось от ужаса. – Привитый, не беспокойся. Все нормально.
– Э, нет! – Жуков погрозил пальцем. – Старого Давилу не проведешь. Мы все проверили – не делали тебе прививочку.
– Ну и черт с ней! Сейчас можно не делать! Чумы больше нет. Нет чумы…
– Есть чума! – Давила надвинулся животом своим на Краева и тот начал медленно отступать назад. – Ты только сегодня напоролся на дикого чумника! Хорошо хоть он укусить тебя не успел. Таким же хочешь стать? Послезавтра станешь. Заразность – сто процентов. Ты что, забыл, от ч его драпал? Ты же, кажется, хотел жить? Расхотел?
– Нет, но как же так? – Краев продолжал отступать назад. Мозги его лихорадочно работали в поисках хоть какой-то лазейки. – Мне сказали, что у него иммунный сбой, сто его вылечат.
– У него чума. Самая настоящая якутская лихорадка. Иммунный сбой – это значит, что у него перестала работать вакцина. И он подцепил где-то чуму. Вирус еще гуляет по стране. А то, что его вылечат – не факт… Процентов тридцать до сих пор умирает.
– Почему же вы не прививаете всех иностранцев? – выкрикнул Краев. – Они же могут заразиться!
– На иностранцев нам плевать, – сообщил Давила, оттесняя Краева животом в угол. – Если хотят – пусть делают прививку, она у нас бесплатная. И делают, кстати, все – как миленькие. А вот на тебя нам не плевать. Мы тебе слишком многим обязаны. Мы не хотим похоронить тебя через неделю. Ты уже заразился. Но мы тебе сдохнуть не дадим…
Краев неожиданно рванулся, нырнул у Давилы подмышкой, уже почти достиг середины комнаты, когда мощная рука схватила его за шиворот и водрузила на стул.
– Сидеть! – властно сказал Давила. – Сидеть, я сказал.
Холодный металл уперся сзади в шею Краева. Давила стоял сзади, отражался в стеклянной дверце стенного шкафа. И Николай видел в отражении, что было приставлено к его шее. Пистолет.
– Стреляй, сволочь, – сказал он тихо, но героически. – Застрели меня. Только не делайте прививку.
– Стреляю, – сказал Давила. И нажал на курок.
Краев не успел вскрикнуть – он захлебнулся собственной кровью. Пуля с хрустом сломала его шейные позвонки, прошила шею и разорвала горло. Последнее, что он видел, оседая на пол – торжествующую ухмылку Давилы, склонившегося над ним…
