– Нет, ты в самом деле как будто с луны свалился! – Савелий посмотрел на Краева с подозрением. – А зачем нам уколы-то делают?
– А, ну да, – махнул рукой Краев. – Я не об этом. Это я знаю. Ладно… Не будем о чуме. Что-то грустно стало. Может, еще по рюмочке махнем?
Зеленая машина мчалась по сверхскоростной трассе в чумной карантин номер семь. Трое людей внутри нее молча пили синтетический алкоголь. Каждый думал о своем.
Краев ожидал, что чумной город окажется кусочком прежней России – родной и знакомой, какой он покидал ее восемь долгих лет назад. Но то, что он увидел, не походило ни на что.
Город был обнесен большой бетонной стеной, на которой огромными красными буквами было начертано: 'ВРЕМЕННЫЙ ЭПИДЕМИОЛОГИЧЕСКИЙ КАРАНТИН N 7'. Коротко и ясно. На пропускном пункте с Краевым разбирались недолго. Регистратор – бритый наголо парень с зеленой татуировкой на черепе – был явно не из 'баранов'. Сунул карту Краева в опознаватель, удивленно качнул головой, приподнял зеленые шестиугольные очки, всматриваясь в необычного визитера.
– Что, брат, из четвертого Врекара пожаловал? – поинтересовался он с ехидной усмешкой.
– Из него, родимого.
– Ну и как там?
– Поезжай, узнаешь.
– Да кто бы меня еще туда пустил! Говорят, там чумных научились перевоспитывать? Чуть ли не поголовную веру в Учителя вводят?
– Мало ли чего говорят… – уклончиво ответил Краев, и сразу стало ясно, что он знает намного больше, чем говорит.
– Ну ладно, брат, устраивайся. Встретимся скоро, я думаю. Поговорим по душам. Салем меня зовут. Запомнил?.
Запомнил, конечно. Запомнить было легко. На блестящем загорелом черепе молодого человека была изображена пачка сигарет 'Salem' – ментоловых, зелененьких. Пачка была открыта и одна сигарета соблазнительно высовывала оттуда белый фильтр. Краеву сразу захотелось курить.
Краеву, конечно, хотелось поговорить по душам. Только боялся он такой беседы. Краев начал уставать от игры в загадки-отгадки. Конечно, он уже привык жить под чужим именем, и смена личности Шрайнера на личность Перевозова сперва не вызывала особых затруднений. Но все-таки между Шрайнером и Перевозовым было значительное различие. Немец Шрайнер был обычным человеком и жил в обществе более или менее обычных людей. Краев знал про Шрайнера все – он сам придумал его. Про Перевозова он не знал ничего, и не мог узнать. Покойный Перевозов был чумником, к тому же выходцем из четвертого Врекара, где, как выяснялось, все было как-то не так…
Краеву нужно было поговорить с кем-нибудь просто, по-человечески, без боязни быть разоблаченным. Но с кем? С чумниками? Пока он еще не знал, можно ли доверять им. Не знал…
– Встретимся, Салем, – сказал он. – Поговорим. Если ты захочешь со мной говорить. Я не люблю игры в одни ворота, Салем.
Поскольку Краев, он же Перевозов, был новоприбывшим, ему предложили на выбор список жилья, в котором он мог бы поселиться. В списке было около пятидесяти квартир и отдельных домов – в аренду или на продажу. За все нужно было платить, никаких общежитий не предусматривалось. Это было несколько неожиданно для Краева – он ожидал увидеть во Врекаре нечто вроде усовершенствованного социализма. Цены на жилье показались ему чудовищными – ни один немец не потянул бы такие огромные рублевые счета. Свинство какое-то! И это они называют жить на всем готовеньком?!. Однако, когда Краев проверил карту Перевозова в банкомате и получил информацию о его счете в банке, он воспрял духом. Денег там дежало столько, что можно было жить пару лет безбедно, не ударяя пальцем о палец. Перевозов, оказывается, при жизни был богатеньким. Интересно, чем он занимался?
Конечно, Краев мог бы снять деньги и со своего немаленького счета. Это было бы честнее, чем грабить чужого человека, пусть даже покойного. Но Краев прекрасно понимал, что это невозможно – в Москве давно обнаружили его исчезновение и теперь, само собой, землю роют носом в его поисках. Стоит только номеру личной карты Краева промелькнуть в сети… Он не успеет отойти и на десять шагов, как его скрутят.
Нет уж. Свобода дороже.
Николай не слишком задумывался о последствиях своих незаконных поступков. В конце концов, он совершил первое преступление, когда воспользовался чужой картой и выдал себя за другого человека. Какая разница теперь – одним преступлением больше, одним меньше. Если они захотят наказать его, то накажут и без вины. Если захотят простить – простят.
Почему-то в Краеве жила тупая уверенность, что в тот момент, когда Давила сказал ему: 'Иди и разбирайся сам', то этим выдал Краеву некую лицензию на умеренно противозаконную деятельность. Законный способ разобраться во всем был только один – стать одним из них. Стать бараном. Этот путь Краева никак не устраивал. Когда-то он отказался стать одним из избранных. Теперь избранными стали большинство жителей страны. Значит, Краев должен был присоединиться к немногим оставшимся неизбранным – к изгоям, не подающимся перевоспитанию. К чумникам.
В настоящее время Николай сидел в бюро по найму жилья седьмого Врекара и изучал цветные проспекты с фотографиями домов и комнат. Он рассеянно перелистывал уже третий альбом подряд и думал о чем угодно, только не о том, чем следовало думать. Впрочем, девушка-клерк не торопила его – она полулежала в кресле, положив ноги на журнальный столик, курила и читала книгу. Что само по себе уже было приятно после вопиющей нелюбви к чтению и курению со стороны «правильных» московских людей.
Взгляд Краева остановился на фотографии интерьера одной из квартир. Комната с гладкими стенами интенсивно-синего цвета, круглые окна, похожие на иллюминаторы, светлая мебель простых геометрических форм. Во всю стену яркой белой краской был нарисован большой пароход. Задняя часть лайнера была прорисована в гиперреалистической манере – ютовая палуба, шлюпки, шлюпбалки, шпиль, кормовой якорь, вплоть до каждой заклепки на пузатом борту. Это больше напоминало фотографию, чем картину. Количество деталей картины уменьшалось по мере перехода к средней части парохода, а в носовой части корабль и вовсе превращался в детский рисунок – корявый, но милый, с дымом-спиралью, выходящим из трубы.
