– Давай, топай ножками, человек, – Старик взмахнул вилкой как дирижерской палочкой. – Перепелки остывают. Ты же не любишь размазывать застывший куриный жир? Сегодня у меня на редкость жирные перепелки.
Николай, несмотря на оцепенение, делал шажок за шажком и вскоре добрался до края уступа. После чего немедленно свалился на четвереньки и с воплями понесся прочь от ужасной пропасти, напоминая природной грацией африканскую обезьяну павиана.
– Я все же настаиваю, чтобы ты сел в кресло, – произнес Старик. – Я даже считаю, что это несколько неприлично с твоей стороны: я рассчитывал на приятную беседу, а ты носишься в четвероногом положении и кричишь подобно ослу.
Краев встал, отряхнул колени. В самом деле, что это он? Ну провалился сквозь дыру в полу, ну повисел над пропастью, ну прошел по воздуху аки по тверди земной. С обычными, нормальными параноиками и не такое бывает. Нет причин для расстройства. Николай наклонился над столом и омыл руки в чаше с розовой водой. Потом сел в кресло, взял накрахмаленную салфетку и положил ее на колени.
– И где же обещанная перепелка? – поинтересовался он.
Птица немедленно возникла на тарелке сама по себе, словно нарисовалась из воздуха.
– Я так и знал! – заявил Краев. – Все это обман. И жареное пернатое, и пропасть со скалой. Ты, обманываешь меня, Старик. Ты создал очередную иллюзию – к тому же банальную и истрепанную.
– Истрепанная иллюзия? – Правая бровь Старика едва приподнялась. – Оригинальное словосочетание. Что ты имеешь в виду?
– Ну все это… – Краев обвел рукой вокруг. – Что-то вроде виртуальной реальности, да? Почему все так стандартно? Эти горы, эта пропасть… Слушай, и почему ты ешь? Почему мы все время жрем, в конце концов? Этот стереотип уже навяз в зубах: я только что был в забегаловке Пети Стороженко, ел там пончики с ананасами и запивал их пивом, и, смею заметить, еще не проголодался с тех пор. И вот снова стол, снова еда, пережаренная перепелка. Терпеть не могу представителей отряда куриных – в живом виде, и тем более в мертвом. Не мог бы ты предложить мне что-нибудь иное? Например, томно извивающихся дев? Я оценил бы это…
– Как забавно устроены люди… – Старик усмехнулся, качнул головой. – Иногда я думаю: зачем я делаю все это? Зачем оказываю услуги людям, если они не в состоянии оценить их?
– Услуги? И какую же ты услугу ты мне оказываешь?
– Все очень просто. – Старик закончил обгладывать птичью косточку, положил ее на край тарелки и аккуратно вытер руку о полу халата, расшитого серебром. – Дело в том, что некий Салем сейчас сканирует твою память – там, в земной реальности. Это сканирование глубокое, в отличие от того, что тебе делали ранее. Более того, такое проникновение в твое сознание может нанести тебе вред. Скажу тебе по секрету, что оборудование Салема существует в единичном экземпляре – только в том городе, в котором ныне пребывает твое бренное тело. В сем городе, под названием Седьмой Временный Карантин, собрана элита электронных мастеров чумников, и в последние годы они изготовили множество уникальных приборов. Смею также заметить, что чумники не торопятся докладывать о своих изобретениях специальным службам вашей страны. Но спецслужбы догадываются об этом. Они боятся, что шаткое равновесие может быть нарушено, и в общем-то, имеют на это веское основание. В последнее время Салем очень испуган. Он знает, что специальные службы могут попытаться устранить лично его, как одного из главных нарушителей порядка. И в этом он тоже прав. Он думает, что ты – убийца, присланный, чтобы убить его. И если он обнаружит, что твоя память за последние пять лет не стерта, как ты это утверждаешь, то не станет с тобой церемониться, не станет разбираться, кто ты такой на самом деле – он просто убьет тебя, пока ты не пришел в сознание. Причем убьет так, что никто не заподозрит в этом насильственных действий. Тебя спишут как очередную жертву чумы.
– Так… – Краев помрачнел. – У меня есть шансы выжить?
– Ты сделал ошибку, когда затеял эту авантюру. Личную ошибку. Но люди – лишь винтики в огромном механизме. Каждый поставлен на определенное место, каждый вращается в определенном ритме, взаимодействует с другими составными элементами машины. Общая картина, кажущаяся на первый взгляд хаотичной, подчинена определенному порядку. Твоя роль очень важна. Если тебя убьют сейчас – раньше, чем положено, машина даст сбой и начнет двигаться в неправильном направлении. Потому я решил вмешаться.
– Спасибо, Старик! – произнес Краев с трогательной слезой в голосе. – Я ценю твою заботу. Особенно славно звучит то, что меня не убьют раньше, чем положено. А когда меня положено убить? И кто меня убьет? Ты не в курсе, случайно?
– Извини, не знаю. Обычно я не вмешиваюсь в дела людей, только общаюсь с теми из них, кто чем-то заинтересовал меня. Но сейчас я решил вмешаться: в течение того времени, пока мы беседуем, Салем будет находить в твоей памяти только пустоту. Надеюсь, это убедит его.
– Кто ты – ангел? Сам бог? Или, может быть, один из богов? Когда-то их много обитало на Земле…
– Боги никогда не обитали на Земле, – устало пробурчал Старик. – У богов своя обитель… Кто я? Никто. Один из Старых. Последний из Старых, который никак не может умереть. Что мне остается делать? Только наблюдать за людьми, и иногда пытаться помочь им. Хотя это не приводит ни к чему хорошему.
– Слушай, Старик… Твоя картина там, в доме… Этот корабль. Он производит потрясающее впечатление. Что ты хотел сказать этим?
– А ты что сам думаешь по этому поводу?
– Это путь, по которому нужно идти, и по которому мы не идем.
– Не совсем так. – Старик мягко улыбнулся. – Это просто
– Ты так стар?
