Главная специальная операция впереди!

Всерьёз шту­дируешь Уголовный и Уголовно-процессуальный кодек­сы. Надеешься, что состязательность обвинения и за­щиты будет идти по правилам, хотя бы свои собствен­ные правила система должна соблюдать, думаешь ты. Ничего подобного! К примеру, есть статья 241-я УПК. Там сказано про судебную гласность. Черным по бело­му прописано: разбирательство уголовных дел во всех судах открыто, за исключением четырех случаев: раз­глашение государственной тайны, когда подсудимым нет 16 лет, когда затрагиваются интимные стороны жизни или необходимо обеспечение безопасности участников. И это всё. Конкретный, исчерпывающий список обсто­ятельств. Начинается наш суд, и первое, что заявляет судья Н. И. Валикова: заседание будет закрытым, прес­су пускать не будут. Это стало первым сигналом начи­ навшегося в суде беззакония. Все убедительные дово­ды наших адвокатов о крайне необходимом гласном, открытом судебном разбирательстве, потому что дело имеет громадный общественный резонанс, потому что в ходе предварительного расследования вскрылись факты принуждения свидетелей к даче ложных показа­ ний, потому что множество фальсификаций доказа­тельств, как глас вопиющего в пустыни.

Требуем: дайте протокол. Читаем — все извращено. Требуем вести официальную аудиозапись процесса, что­бы четко фиксировать, кто что реально говорил. Отказ. Нет необходимости, процесс закрытый, записей делать не надо! Ну и что, что процесс закрытый? Давайте в закрытом режиме пользоваться аудиозаписью. Катего­рический отказ. Начинаешь возмущаться вопиющим на­рушением закона, тебя тут же удаляют из зала суда.

Уловки, передёргивания, откровенное хамство судьи, провоцирующее наше возмущение, - не выдержал, воз­мутился, тут же удаляют из зала, приводят к тому, что доказать что-либо в такой обстановке просто невозмож­но. Уже после первого заседания стало ясно, что нор­мального суда не будет. Год прокуратура фальсифици­ровала доказательства, подкидывала так называемые вещественные доказательства, а теперь ещё и суд закрыли, да ещё без официальной аудиозаписи, - стало ясно, куда мы попали. Вот это тоже испытание: осознать, что предстоит не суд, а судилище.

Нам было отказано в тридцати четырех свидетелях со стороны защиты! Нам было отказано в вызове в суд даже директора ЧОП «Вымпел-ТН» Швеца, давшего ох­ране команду «не стрелять», в допросе второго экипа­жа охраны Чубайса, в вызове продавщицы тех сотовых телефонов, которые были обнаружены у меня на даче (она на опознании заявила, что телефоны покупал не я, а другой человек), в допросе целого ряда экспертов. Мы подаем ходатайство о привлечении в качестве свиде­теля Татьяны Леонидовны Мироновой, матери Ивана Миронова, одного из обвиняемых. Сторона обвинения: «Считаем, что Миронова никакого отношения к делу не имеет!». Судья: «С учетом мнений сторон постановляю: Миронову в качестве свидетеля в зал суда не пригла­шать, как не имеющую отношения к фактическим обсто­ятельствам дела». И вот так были отведены все ос­тальные наши свидетели.

Нам отказали в допросе в суде даже тех семерых свидетелей и специалиста, которые уже прибыли в суд и готовы были дать показания. Хотя согласно закону суд не вправе отказать выслушать свидетеля сторо­ны, если тот уже явился в суд. Мы говорим: в суде на­ходятся Б. С. Миронов, генерал-полковник Л. Г. Ива­шов, генерал-майор А. С. Чубаров. Судья в наруше­ние УПК ставит вопрос на обсуждение, по сути - на согласование со стороной обвинения. Говорим: чего обсуждать-то, мы уже привели свидетелей. Отказ! Открытое судейское беззаконие!

У защиты по закону есть право корректировать воп­росы присяжным заседателям. Чтобы не быть голослов­ным, процитирую УПК: «судья не вправе отказать под­судимому или его защитнику в постановке вопросов о наличии по уголовному делу фактических обстоятельств, исключающих ответственность подсудимого за содеян­ное или влекущих его ответственность за менее тяжкое преступление». Перевожу на нормальный язык: нас об­виняли в посягательстве на жизнь государственного де­ятеля. Мы говорим: там не было подобного посягатель­ства, наказание за которое оценивается от двенадцати лет до пожизненного заключения. Там было, по нашему мнению, обыкновенное принуждение к совершению сдел­ки. То есть, Чубайсу сказали: или ты соглашаешься на наши условия по реорганизации РАО ЕЭС, или вот тебе последнее предупреждение (заметьте, нас посадили, когда начался раздел РАО ЕЭС, и выпустили, когда раз­дел закончился. Вот такое совпадение). Мы говорим: тако­ва одна из версий! Давайте зададим этот вопрос присяж­ным. Мы имеем на это право и вы не вправе нам отказать. Судья уходит в комнату, возвращается и отказывает.

Я писал в Генпрокуратуру, в Высшую коллегию судей, в ФСБ, в МВД, в Верховный суд и т. д. Либо ответа нет, либо мне растолковывают, что, хоть меня и судят с на­рушением законов, но жаловаться я всё равно права не имею! Только председатель суда может решать, давать ли ход моей жалобе или нет. Вот это самое тяжелое. Ты прав и бессилен. Сделать ничего не можешь. Судьи вы­ведены из-под всякого контроля общества. Суд стано­вится главным инструментом властьимущих, миллиардыимущих в борьбе с неугодными и никто уже этого не скры­вает, наоборот, не стесняясь демонстрируют это в нази­дание всем.

Знаете, почему Медведев в самом начале своего пре­зидентства заявил о борьбе с коррупцией в правоохра­нительных органах? Ему потребовался правовой меха­низм, регулирующий отношения народа с властью и го­сударством. Он понял, что у него такого механизма нет. Унаследованная им правоохранительная система давно вышла из-под контроля государства и живет своей соб­ственной жизнью — коррупционной, клановой, карьерист­ской и прочей противозаконной. Первое, что мне хоте­лось сказать журналистам, выйдя из тюрьмы: если власть не возьмется за исправление правоохранитель­ной системы, все её попытки сделать что-либо обрече­ны на провал. Сама себя эта система исправить уже не сможет: необходимо воздействие снаружи. В государстве есть только одна сила, способная исправить нынешние МВД, ФСБ, суды и всевозможные прокуратуры и след­ственные комитеты. Это армия.

A. П.: А как удалось текст моих вопросов к вам про­тащить? Это легально делалось или нелегально?

B. К.: Легально конечно. Предвыборное время, я - кан­дидат в депутаты Государственной думы. Адвокат при­ходит и говорит: наш кандидат не осужден, имеет право на написание предвыборных материалов, на выражение своей позиции, вы обязаны предоставить ему такую воз­ можность. Администрация тюрьмы соглашается: хорошо, но только через спецчасть. Что и было сделано.

УГРОЗЫ И ИМИТАЦИИ

A. П.: Что же все-таки произошло тогда, на шоссе?

B. К.: Вот документы, которые со всей очевидностью доказывают факт инсценировки «покушения на Чубайса». В ходе следствия и на суде стороной обвинения утверж­далось, что мощность взрыва в тротиловом эквиваленте 3,4—11,5 кг. Давайте посмотрим, как определялся этот эквивалент. Вот по своей полосе дороги, шириной 3,3 мет­ра, едет БМВ Чубайса и начинает обгон идущей впереди, в пяти метрах, ВАЗ-2109. В 4-5 метрах позади BMW дви­жется ещё одна машина Чубайса, Митсубиси-Лансер, с охранниками. Раздаётся взрыв. У «девятки» ударной вол­ной разбивается заднее стекло, крыша выгибается на один сантиметр и ни одного осколочного повреждения. У BMW на капоте и в правой передней полусфере появля­ются рваные полосы-повреждения. После взрыва маши­ны Чубайса обстреляны из стрелкового оружия. Это, так сказать, дано. Теперь начинаем считать и анализировать.

Согласно формуле тротиловый эквивалент заряда определяется двумя основными параметрами: силой ударной волны и расстоянием до взрыва. Самый авто­ритетный в этих вопросах справочник Бейкера, по нему эксперты и установили силу ударной волны - 0,022 мегапаскаля (0,22 атмосферы). Расстояние от машины до эпицентра взрыва экспертам изначально было задано следователями и, по их мнению, могло составлять от 10 до 15 метров. Исходя из этих параметров, эксперты рас­считали следующее: если взрыв был на расстоянии 10 метров от «девятки», то мощность заряда равна 3,4 кг, на удалении 15 м — уже 11,5 кг. Вот откуда в устах обви­нения эти цифры тротилового эквивалента. Но тем же следствием установлено, что взрыв произошел между БМВ и «девяткой», дистанция между которыми в момент начала обгона составляла всего пять метров и никак не могла быть ни 10, ни, тем более, 15 метров! Каково же на самом деле расстояние от взрыва до поврежденной «девятки», по которому также рассчитывался тротиловый эквивалент, если центр взрыва обнаружен в канаве на расстоянии 1,35 метра от проезжей части?