— Не думаете же вы, что я…
— Вы забыли, что я говорил о вашей привычке перебивать меня, monsieur?
Я понуро опустил голову и молил лишь о том, чтобы в полу открылась дыра и затянула меня в свои глубины.
Кутар продолжал:
— Мы, разумеется, проверили. У вас нет собственной машины, и в тот день, когда был сбит мсье Брассёр, вы не брали машину напрокат. Кстати, он до сих пор парализован — и похоже, уже не выйдет из этого состояния. Но кто возьмется утверждать, что вы не наняли кого-нибудь для исполнения этого преступления?
— И какой же мотив?
— Разве вы не спорили с ним из-за денег?
— Он пытался содрать с меня лишнее за визит врача, который осматривал меня во время болезни.
— Voila! Разве это не мотив?
— Я не имею привычки сбивать машиной людей, которые меня обманывают, точно так же как не режу глотки соседям, которые путают общественный туалет со сточной канавой.
— Возможно. Но тот факт, что ершик, засунутый в глотку мсье Омара, буквально усеян отпечатками ваших пальцев…
Теперь ясно, почему меня заставили ждать полтора часа. Они проводили компьютерную проверку, сличая мои отпечатки с теми, что были обнаружены на месте преступления.
— Я пользовался ершиком, чтобы чистить туалет, — сказал я.
— Вы опять меня перебили.
— Прошу прощения.
— Итак, вы ссорились с мсье Брассёром. Вы ссорились с мсье Омаром. Но подружились с мсье Аднаном. Ваша дружба была всего лишь дружбой?
— На что вы намекаете?
— Опять-таки, история очень любопытная. Судите сами: американец приезжает в Париж и заболевает в отеле. В общем-то ничего необычного. Но потом тот же американец знакомится в отеле с молодым турком — и очень скоро вселяется в его chambre de bonne. Неожиданный поворот, не так ли?
Я поднял руку. Кивком головы он разрешил мне вставить слово.
— Если бы я мог объяснить…
— Прошу, я вас слушаю.
Я рассказал ему обо всем, что произошло в отеле. Как Аднан ухаживал за мной, как он, услышав, что я стеснен в средствах…
На этот раз Кутар перебил меня.
— Вы потеряли работу и были вынуждены бежать из Штатов после трагической истории со своей студенткой?
Меня не удивило, что ему все известно, — но слышать это почему-то было неприятно.
— Работа ваших детективов впечатляет, — сказал я.
— Должно быть, для вас это было трагедией — потерять профессию, семью, maitresse…[140]
— Ее смерть — это самое худшее. Все остальное…
— Я прочитал всю подборку прессы — спасибо Интернету. Вы позволите, я скажу вам кое-что, выходящее за рамки моей профессиональной компетенции? Читая историю вашего падения, я искренне сочувствовал вам. Что из того, что она была студенткой? Ей ведь уже исполнилось восемнадцать. И ее никто не принуждал к этой с связи. Это была любовь, так ведь?
— Безусловно.
— Вас обвинили в том, что вы пытались заставить сделать аборт…
— Я даже не знал, что она…
— Не стоит оправдываться передо мной, monsieur. Лично я считаю, что вы стали жертвой типичной американской неспособности принять всю сложность и многогранность морали. По вашему, все должно быть либо белое, либо черное, правильно или неправильно…
— Разве офицер полиции руководствуется другим принципами?
— Преступность чаще всего серого цвета. Потому что у каждого человека есть тень… и она ходит за ним по пятам. Давайте вернемся к убийству Омара. Есть еще один любопытный момент… ваша ночная жизнь. Мсье Сезер сообщил, что обычно вы отсутствуете до рассвета, а потом отсыпаетесь до двух пополудни.
Сезер явно пытается подставить меня — по причинам, одному ему известным. Может, это он прикончил Омара?
— Ничего удивительного, я — сова.
— И чем вы занимаетесь по ночам?
— Иногда просто гуляю или же захожу в ночное cafe, работаю на своем лэптопе. Но чаще всего по ночам я дома.
