стремлением Джорджа уничтожать негативные отзывы о его успехах в учебе, прежде чем они попадали на глаза родителей, а также умеренностью и бережливостью последних, трудившихся в поте лица, чтобы прокормить, одеть и обуть своих детей, и знавших счет деньгам.
Харольд обладал довольно сильным характером, более сильным, нежели его супруга, но при этом в доме царили гораздо более либеральные нравы, чем можно было бы ожидать в эпоху, один из девизов которой звучал следующим образом: «Сэкономишь розгу — испортишь ребенка». До тринадцатилетнего возраста, когда Джордж на целых семь недель слег в больницу с нефритом, его жизнь протекала гораздо безмятежнее, чем у любого другого «обычного парня» из Ливерпуля.
«Это одна большая семья, — неоднократно повторял Джимми Тарбак, знаменитый комик. — Где бы ливерпулец ни был, он никогда не перестает быть ее членом». Ливерпуль заботится о своих обитателях. Мне случилось оказаться там сразу после катастрофы в Хиллсборо. Во всем городе на две минуты загорелись красным светом уличные светофоры и воцарилась абсолютная тишина — в знак траура по погибшим во время футбольного матча на переполненном стадионе. Не было слышно ни единого звука. Когда две минуты истекли, оркестр Армии спасения затянул печальную мелодию, а от Анфилда до Гудисон–парк, где находится штаб–квартира клуба «Эвертон», противостоявшего в тот трагический день клубу «Ливерпуль», протянулась символическая лента из связанных между собой футбольных шарфов.
Жителям Ливерпуля, Глазго и Ньюкасла присуще чувство регионального патриотизма в гораздо большей степени, нежели жителям Южной Британии. Связи между ливерпульцами гораздо прочнее, чем, скажем, между уроженцами Дувра или Гилдфорда. Осмелюсь утверждать, что терпимость к национальным меньшинствам в этом городе–космополите выше, чем где бы то ни было. Помимо того, что он имеет самый большой Чайна–таун в Европе, его еще в шутку называют «столицей Ирландии». Основы для процветания этого торгового города заложили ирландские докеры, приплывшие сюда из–за Ирландского моря. В XIX веке через Ливерпуль проходила треть британского экспорта.
От этого процветания мало что осталось, когда появился на свет Джордж Харрисон и его сверстники, дети войны. Нормы на отпуск продовольственных и промышленных товаров сохранялись почти до середины 1950–х. Дабы облегчить жизнь бедных семей, к которым принадлежали Харрисоны, правительство ввело такую категорию, как «экономичные товары». Дешевая одежда или мебель, относившиеся к данной категории, считались функциональными и долговечными. Однако то же самое нельзя сказать о домах, в которых приходилось ютиться многим потребителям «экономичных товаров» в Мерсисайде. Во время войны не имело смысла строить что–либо, кроме самых незамысловатых зданий без каких бы то ни было удобств, и в мирную эпоху многие из них отчаянно нуждались в ремонте и реконструкции. Еще в 1960 году тысячи ливерпульцев жили в домах, внутри которых веяло могильным холодом, без ванных комнат и горячей воды, с «удобствами» на улице.
С того самого момента, когда Манчестер был соединен с морем каналом, Ливерпуль утратил свое былое экономическое значение. Для южных, более богатых регионов Британии он превратился в окраинный уголок, где поселились нужда и безработица. Считалось, что чем севернее, тем более примитивны местные жители, как утверждал еще римский историк Тацит. За Бирмингемом люди все еще ходят в башмаках на деревянной подошве, не правда ли?
Однако игнорировавшийся остальной страной «бассейн жизни» — как его назвал Юнг — продолжал бурлить в своей вынужденной изоляции. «Здесь горькие слезы всегда соседствовали с веселым смехом», — писала драматург Карла Лэйн о своем родном городе. Ливерпуль породил целую плеяду комиков, чей юмор основывался на нагловатой прямолинейности. Они создавали впечатление, будто все знают их и они знают всех. Правда, большинству из них приходилось отправляться на юг в поисках общенационального признания.
В городе было больше шутов и клоунов, нежели артистов других жанров, но улицы к востоку от недостроенного англиканского собора были обиталищем ливерпульской богемы. Поэты и художники, кормившиеся на гранты от колледжей, жили в стоявших вплотную друг к другу домах викторианской эпохи — крошащихся, с облезлыми колоннами, когда–то белыми оконными карнизами, покрытыми толстым слоем голубиного помета, издававшими оглушительный грохот дверными молотками и грудами хлама за ограждениями. Однажды взрослого Джорджа Харрисона спросят, был ли Ливерпуль, подобно Гринвич Виллидж в Нью–Йорке, зоной битников. «Нет, — ответил он, имея в виду регион в целом, — он больше походил на Бауэри (улица в Нью–Йорке, пристанище низкопробных кабаков и бездомных бродяг. —
Увидев убогую лачугу на Арнольд Гроув, вы смогли бы по достоинству оценить это сравнение с самым захудалым уголком Большого Яблока. На восемнадцатом году существования семьи Харрисонов начала осуществляться программа нового строительства, отчасти обязанная своим появлением на свет гитлеровским люфтваффе. Как и всюду, в районе Спек, куда они переехали, когда Джорджу исполнилось шесть лет, на месте бывших трущоб возводились церкви, больницы и приземистые жилые здания, похожие на коробки.
Квартира на Аптон Грин, 25 с прихожей, ванной комнатой и дополнительной спальней была явным прогрессом в жилищных условиях Харрисонов. Перспектива приобретения таких предметов роскоши, как холодильник, стиральная машина и телефон, представлялась здесь не столь отдаленной по сравнению с Уэйвертри. Тем не менее в то время как «наш мальчик» носился в первый день по новой квартире, его мать испытывала настоящую ностальгию по ставшему родным дому на Арнольд Гроув. Она чувствовала себя неуютно на веранде, выходившей на площадку, покрытую клочками травы, в которую упиралась узкая боковая улочка. Соседи с затаенной угрозой наблюдали за тем, как новые жильцы разгружали мебель. Луиза обвиняла их отпрысков в том, что те по ночам выкорчевывают кусты, посаженные ею в маленьком палисаднике перед домом. Таковы были последствия — согласно ее мнению — политики городского совета, селившего вместе «хорошие и плохие семьи в надежде на то, что хорошее в конце концов возобладает над плохим».
Эти дома на окраине города, где еще не так давно простирались поля, были построены для людей, не имевших выбора. К югу и западу гудел ливерпульский аэропорт, находившийся неподалеку от реки, а на севере, в обрамлении чадящих заводских труб, пролегало шоссе А561. Химические выбросы отравляли воздух и воду. Харольду Харрисону приходилось преодолевать промышленную зону, чтобы попасть в свой автобусный парк.
Питер и Джордж не попали в начальную школу
Учился Джордж довольно успешно. Однажды, к великому негодованию его отца, он был выпорот розгами за какой–то незначительный проступок, но директор школы Роберт Эванс и учителя всегда отзывались о нем весьма похвально. Он имел хорошую успеваемость по большинству предметов. В овладении знаниями ему помогали отличная память и методичное упорство. Помимо неплохих математических способностей, Джордж проявлял склонность к литературе и искусству, хотя никогда и не пытался писать или рисовать из боязни стать объектом насмешек. По той же причине он всегда с опаской выходил к доске во время занятий. Тем не менее Джордж был достаточно общителен с товарищами и охотно соглашался петь в классном ансамбле — даже сольные партии.
Он также любил развлекать своих домашних. Луиза вспоминает, как отец подарил ему на Рождество (Джорджу было девять лет) театральных кукол, и «с того дня, едва в доме появлялись гости, он устраивал небольшое представление, встав на колени за диваном. Джордж рос живым, веселым ребенком. Он никогда не доставлял больших неприятностей, и даже соседи любили его, что довольно необычно».
Совершенно другим, смущенным и растерянным, Джордж предстал перед Луизой, встречавшей его после первого дня занятий. На следующее утро он попросил ее позволить им с Питером одним отправиться в школу, находившуюся в миле от дома. Даже в пятилетнем возрасте он возражал против вторжения в его личную жизнь и ее обсуждения в разговорах матери с другими родителями у ворот школы.
Еще одна особенность Джорджа заключалась в том, что он часто бродил пешком или ездил на велосипеде по полям и лесам равнины Чешира. «Я люблю побыть в тишине и предпочитаю обширные пространства автомобильным пробкам».
Он провел в них немало времени, после того как в сентябре 1954 года начал посещать
