ливерпульскую высшую школу для мальчиков. Чувствовавший себя неловко в униформе — серый фланелевый костюм, черные ботинки, белая рубашка и галстук, — Джордж садился каждое утро на остановке Спек–бульвар на автобус номер 86, который меньше чем за час доставлял его в школу на Маунт– стрит, куда доносился звон колоколов собора. Неудобства, связанные с отдаленностью его дома от школы, компенсировались возможностью занять место в автобусе, прежде чем его салон заполнялся пассажирами. У него очень быстро развилось отвращение к этим ежедневным поездкам в битком набитой машине с ее постоянной тряской, толкотней, банальной болтовней и «каким–нибудь стариком, дышащим тебе в шею». В скором времени он выяснил, что многие ученики из его района, возвращаясь домой после занятий, идут пешком через центр города до остановки Пир Хэд и уже оттуда едут на автобусе.
Отдаленность дома, кроме того, существенно ограничивала участие Джорджа во внеклассной жизни школы. Чтобы попасть на водный праздник в Уолтоне, ему приходилось в течение нескольких часов болтаться по окрестностям, так как, уехав домой после занятий в четыре часа, он не успел бы вовремя вернуться. Если собрания кружков шахматистов, моделистов, археологов и т. д. не проводились во время перерыва на ленч, он возвращался домой только вечером, голодный, усталый, а ему еще предстояло делать уроки. То, что смешанная средняя школа Питера находилась всего в десяти минутах неспешной прогулки от дома, должно быть, несколько примиряло его с сознанием собственной интеллектуальной неполноценности, которое он мог испытывать в отношении «нашего мальчика» с его высшей школой. Разумеется, довольно скудный семейный бюджет не позволял отправлять детей на неделю в Ирландию с клубом каноистов, не говоря уже о поездках на континент.
Вследствие своего ограниченного участия в общественных мероприятиях Джорджа страшно раздражали все эти ледовые шоу, «выдающиеся ораторы» и учителя, одетые в кардиганы или мундиры навозного цвета — когда они занимались с идиотами, стремившимися поступить в Объединенный кадетский корпус. И все же в то время как многие английские высшие школы представляли собой нечто среднее между учебными заведениями для малолетних преступников и домами свиданий для гомосексуалистов, ливерпульская школа была не так уж плоха, хотя на первый взгляд могла и не производить подобного впечатления. Старое здание с импозантным греческим фасадом — здесь вполне мог читать лекции Диккенс — пребывало в весьма плачевном состоянии, хотя ему и удалось избежать разрушений во время бомбежек люфтваффе. Запачканная чернилами парта, изрезанная инициалами комика Артура Эски, служила еще и теперь, спустя сорок лет после получения им аттестата.
К высшей школе примыкали школа сестер, Академия танца и драмы и мрачное здание художественного колледжа. Возможно, близость этих заведений, а также городского оазиса богемы способствовала тому, что атмосфера здесь была не такой фальшиво–казенной, как в новых высших школах Мерсисайда — например, «Collegiate» или «Quarry Bank» в Калдерстоунсе, прозванной «полицейским государством». Тем не менее здесь царил вполне академический дух и при появлении одетого в мантию преподавателя вместо обычного призыва «Тихо!» раздавалось латинское «Cave!». Солидное религиозное образование основывалось на Ветхом Завете, и любой ученик, даже напрочь лишенный музыкального слуха, мог преуспевать на уроках музыки, овладев почти математическими правилами гармонии. Старосты имели право бить учеников за такое ужасное преступление, как проникновение в здание школы через главный вход. Кроме преподавателей, этой привилегией пользовались только шестиклассники, и некоторые избранные среди них допускались на просмотры художественных фильмов, проводившиеся под эгидой кинематографического общества.
Директором школы в ту пору был Джек Эдвардс, круглолицый здоровяк, окидывавший оценивающим взглядом всякого, с кем разговаривал. «В своей работе, — писали о нем, — он признавал только отличную оценку. Все остальное было для него неудовлетворительным». Хотя среди его питомцев было довольно много будущих выпускников университетов, он не забывал — как свидетельствует его речь на выпускном вечере, напечатанная в школьном журнале, — и «не столь блестящих, но в то же время трудолюбивых ребят, а также просто менее способных. Мистер Эдвардс всегда пристально следил за всеми тремя группами и временами выглядел угрожающе».
Имея под своим крылом более 1000 учеников, Эдвардс выглядел «угрожающе» гораздо чаще, нежели о том говорит его анонимный биограф. Тем не менее его не могло не позабавить то, как чрезвычайно талантливый школьник Айвон Воган целое утро играл роль новичка в «Quarry Bank». Воган выкидывал и другие эксцентричные шутки, явившись однажды в школу в ботинках, выкрашенных в желтый цвет.
Для директора имя Джордж Харрисон было всего лишь одним из списка учеников. Один преподаватель вспоминает второклассника Джорджа как «очень тихого, углубленного в себя маленького мальчика, который обычно сидел в самом дальнем углу, не поднимая головы. Не могу сказать, что Харрисон не был умен, но он почти не разговаривал». За год до этого Джордж с головой окунулся в учебу, гордый тем, что является самым мозговитым членом семьи. Через два семестра он превратился в способного ученика, хотя не отличался инициативностью и не проявлял особого интереса, скажем, к водным ресурсам Латвии, как ни старался преподаватель географии «Фрэнки» Бут.
Затем его рвение постепенно сошло на нет. Джордж начал списывать у товарищей по школе домашние задания в тряском автобусе, а в записке, адресованной его родителям, говорилось, что «он стремится только к развлечениям». Подпись на записке, подтверждавшая, что родители ознакомились с ее содержанием, была подделана снисходительной матерью его одноклассника Артура Келли. Помимо Артура Келли, в их компанию лодырей и бездельников входили мальчик в очках Чарли Шоу, а также Тони Уокмэн, который при первой встрече с Джорджем пытался затеять с ним драку. Имея таких друзей, Джордж мог позволить себе дерзить даже грозному «Архиерейскому Питу» Сиссонсу — впоследствии широко известному телевизионному диктору, — когда тот наводил порядок в очереди за ленчем или на школьном дворе.
Уокмэн, Келли и Харрисон прославились как злостные прогульщики, персонажи скандальных историй и члены тайного общества, перешедшие с леденцов на сигареты. По мнению преподававшего иностранные языки Джека Суини, Джордж «не хотел быть примерным учеником, потому что он буквально все встречал в штыки».
Его увлечения имели мало общего с тем, чем он должен был заниматься в школе. Самым сильным и продолжительным из них являлись автогонки. Увидев афишу с анонсом о соревнованиях Гран–При 1955 года, автобусом и электричкой Джордж добрался до автодрома «Aintree», преодолев путь, почти вдвое превышающий расстояние от дома до школы, чтобы воочию увидеть триумф великого аргентинского гонщика Фанхио и его товарища по команде Стирлинга Мосса. После этого он стал регулярно посещать «Aintree»: «Я брал с собой фотоаппарат и снимал машины. Дома у меня хранились фотографии всех этих старых «Ванваллов», «Коннотов» и «BRM». Отец и старший брат научили Джорджа и Питера управлять автомобилем задолго до того, как они достигли возраста, позволявшего им сдать экзамен на водительские права.
Интересы Джорджа распространялись также и на мотогонки, и здесь его кумиром был Джефф Дьюк, лучший профессиональный гонщик 1950–х. Джордж обычно наблюдал за соревнованиями с железнодорожной насыпи, пролегавшей вблизи мотодрома, одновременно с этим поглощая свой ленч.
Во всех своих увлечениях он по большей части был зрителем, а не активным участником. В те времена, в 1950–е годы, как и миллионы его сверстников, он ходил по субботам в кинотеатр на утренний сеанс, чтобы принять очередную порцию мультфильмов Уолта Диснея, вестернов и захватывающих исторических эпопей. Хотя кино не являлось для него столь же сильной страстью, как авто- и мотогонки, он «любил выйти из дома и отправиться туда, где горели яркие огни, а в фойе, в больших аквариумах, плавали золотые рыбки». Там всегда царила атмосфера веселья, люди смеялись одним и тем же шуткам, и грусть быстро уступала место радостному чувству. На стенах висели рекламные плакаты «Pearl & Dean», а в буфете продавались попкорн, мятные конфеты «Murray» и шоколадное мороженое.
Прогуливая уроки, компания Джорджа часто находила пристанище в кинотеатре «Jacey Cinema» на Клейтон–сквер. Особенно им нравились триллеры о космических путешествиях. Это была эпоха апофеоза голливудских фильмов «noir» и их антитезиса — картин
Погружаясь в розовую дымку прошлого, он обращается к тем временам, «когда ходил в «Liverpool Empire»: «Билет в задние ряды стоил девять пенсов, и я смотрел все эстрадные представления, какие
