— Четыре дня! — подсказала Шева. — У меня были дела. Я исполняла поручение, данное мне отцом.
— И как? Успешно?
Охотница ослепительно улыбнулась:
— Вполне. А как обстоят дела у наместника сиятельного Тиберия? Судя по его лицу, неплохо?
Пилат скорчил самодовольную гримасу:
— Да. Сегодня ночью мои воины разгромили шайку опасных разбойников и даже поймали нескольких из них. Сейчас их приведут сюда на допрос.
— Вот как? — Шева придала лицу выражение заинтересованности. — А не позволит ли великий Пилат и мне присутствовать при этом?
— Тебя интересуют разбойники?
— Скорее те, кто за ними стоит.
— О ком ты? — насторожился прокуратор.
— Пока не знаю, но, поговорив с этими людьми, возможно, смогу быть более определенной.
Пилат задумчиво погладил чисто выбритый жирный подбородок:
— Буду благодарен тебе, если…
Он не договорил, а Шева кивнула, показывая, что поняла, о чем недоговорил прокуратор. Она заняла место у соседнего окна и принялась разглядывать внутренний двор, по которому неторопливо прохаживались часовые. Ждать пришлось недолго. Вскоре на площади показались люди — шесть или семь воинов, кольцом окружавшие двух пленников. Чуть позади шагали еще несколько человек, в одном из которых Шева без труда признала Ханана. Узнал его и прокуратор, недовольно пробурчавший себе под нос:
— Что еще ему нужно?
Ответ на этот вопрос был получен немедленно. Его принес слуга, доложивший:
— Члены Синедриона просят принять их!
— Что им понадобилось?
Слуга склонил голову:
— Не знаю.
— Скажи, что я приму их после того, как допрошу схваченных смутьянов.
— Они просили передать, что просят принять их первыми.
Пилат недовольно поморщился. Как и подобает солдату, он не переносил святош, надутых от осознания собственной учености. Как и подобает римлянину, он не переносил варваров, отталкивающих взор самой своей внешностью и притворным раболепием. Но не стоило ссориться с теми, чье слово стоило многого. Пилат немного подумал, после чего кивнул:
— Хорошо, пусть войдут.
Вошедших оказалось шестеро. Возглавлял шествие сам Ханан, за ним шли еще пять саддукеев, обликом своим мало отличавшихся от предводителя. Остановившись перед Пилатом, Ханан, а следом и прочие отвесили низкий поклон. Затем Ханан покосился на Шеву и, с мгновение поколебавшись, поклонился и ей. Пилат в ответ коротко дернул головой, Охотница ограничилась тем, что улыбнулась.
— Что привело тебя, жрец, в столь ранний час? — спросил Пилат, изобразив притворный зевок.
— Дела государства, достойный Пилат.
— Это как-то связано с людьми, которых захватили ночью мои солдаты?
— Да. — Ханан состроил улыбку. — Мои люди также были там и не стояли в стороне.
— Мне доложили. Я сообщу о твоей услуге Тиберию. Что еще тебе нужно?
Ханан поклонился, бросив исподлобья взгляд на Шеву.
— Я бы хотел поговорить с тобой наедине, — сказал он, понизив голос.
— Отошли своих людей.
— А эта женщина?
— У меня нет от нее секретов! — отрезал Пилат.
Ханан поклонился еще ниже.
— Хорошо! — Обернувшись к своим спутникам, он коротко бросил: — Выйдите!
Те беспрекословно, подчинились и, отвесив поклон, оставили залу.
— Теперь говори.
Ханан покосился на Шеву.
— Я все же…
— Говори! — настойчиво повторил Пилат.
И священник смирился:
— Пусть будет так. Меня беспокоит судьба одного из людей, схваченных твоими воинами.
— Они разбойники, и я поступлю с ними как с разбойниками.
— Но один из них обычный душевнобольной. Его обманом увлекли эти люди, воспользовавшись его затуманенным сознанием для своих грязных целей.
— О ком ты говоришь?
— О некоем Иешуа, жалком пастыре из Галилеи.
— Если он невиновен и если его рука не держала меч, я снисходительно отнесусь к нему.
— Именно это я и хотел услышать, мудрейший! — Ханан поклонился.
Пилат с подозрением посмотрел на него:
— С каких пор тебя стала беспокоить судьба умалишенных?
— Наша вера учит милосердию. Кроме того, я был знаком с ним прежде, в то время, когда его разум еще был светел. Он достойный человек. Я бы не хотел, чтобы его постигла незаслуженная кара.
Пилат оскорблено вскинул голову:
— О чем ты говоришь, жрец? Разве может быть незаслуженной кара, назначенная наместником самого Тиберия?!
— О, конечно же нет! — поспешно отступил Ханан.
— То-то же! Можешь быть спокоен, я со всем вниманием отнесусь к человеку, за которого ты просишь. А теперь можешь идти!
— Но я хотел бы…
— Мне нет никакого дела до того, чего ты хочешь! — резко оборвал его Пилат. — Тебе же нет никакого дела до людей, на которых распространяется власть Рима.
— Но…
— Никаких «но»! Я приму во внимание твои пожелания, но решу судьбу этого человека сам!
— Я хочу лишь напомнить, что завтра Пасха и по закону один из осужденных должен быть помилован в ознаменование праздника.
— Ты напомнил. — Пилат растянул губы в приторной улыбке. — А теперь можешь идти.
Сказано это было таким тоном, что Ханану не оставалось ничего иного, как повиноваться.
Едва священник скрылся за дверью., как Шева шагнула к Пилату:
— Я хочу поговорить с ним, достойный.
— Зачем? — полюбопытствовал Пилат, ничуть не удивившись ее желанию.
— Он что-то знает, что не мешало бы знать и нам.
— Полагаешь, он станет откровенничать с тобой?
— Поверь мне, я умею развязывать языки.
— Верю. — Пилат улыбнулся. — Ступай, я не приму решения до твоего возвращения.
С этим напутствием Шева выскользнула за дверь. Она догнала Ханана на выходе из дворца Ирода.
— Прости меня, достойный… — Священник обернулся, вопросительно уставившись на девушку. — Нам надо поговорить! — деловито закончила Шева.
— Пожалуй, — согласился Ханан.
Времени было немного, и потому Охотница начала без обиняков:
— Зачем тебе нужен Иешуа?
— Я же сказал, он был моим другом…
