— Ты подавишь их. Если же ты освободишь этого человека, вспыхнет настоящий бунт. И тогда тебя уже не спасут те жалкие шесть когорт, что находятся в городе!
— Но…
— Освободи кого-нибудь другого! — приказала Охотница. — Хотя бы бар-Аббу, которого поймала я. Он популярен в народе. Его освобождение смирит гнев толпы.
Прокуратор не смог противиться твердости Шевы.
— Да-да, ты права. Я прикажу распять его! Этот безумец опасен. Сейчас же! Воины! — крикнул Пилат шеренге застывших у стены легионеров. — Взять этого человека. А другого освободите! И найдите Фурма! Пусть выведет на площадь две когорты. Возможны беспорядки! Быстрее!
Пилат бросился из залы, отдавая на ходу какие-то приказания. Воспользовавшись этим, Шева приблизилась к Иисусу, которого уже обступили солдаты. Прекрасные глаза Человека были обращены к ней. В них не было ни упрека, ни страха, ни гнева. Лишь грусть. Грусть смиренной твари, знающей, что ей предстоит оставить этот мир. Солдаты расступились, пропуская Шеву к пленнику.
— Извини! — сглотнув ком в горле, произнесла Охотница. — Я должна была так поступить.
— Я все понимаю, — ответил Иисус. Глаза его лучились грустью и теплотой.
— Твоя сила слишком велика, чтобы отдавать ее в руки стада, именующего себя человечеством. Ей надлежит дождаться возвращения Человека.
— Да, — согласился Человек.
Вернулся Пилат.
— Увести его! — Солдаты поволокли Иисуса из залы, а Пилат обратился к Шеве: — Я должен объявить свой приговор!
— Так сделай это! — Видя колебания прокуратора, Шева с усмешкой прибавила: — Я буду с тобой.
Хмурый взор Пилата прояснился. Взяв Шеву за руку, прокуратор увлек ее на обращенную к площади террасу. Здесь уже собралась толпа. В ней причудливо перемешались все сословия, и рядом с саддукеем можно было увидеть зелота. Обычно враги, сегодня они были едины, и крик сотен глоток сливался в один ликующий вопль:
— Освободи! Освободи!
Пилат кивком приветствовал толпу. Та примолкла.
— Кого вы хотите видеть свободным?
— Иешуа! Иешуа! Иешуа! Галилеянина по имени Иешуа!
Пилат покосился на стоящую рядом Шеву.
— Бар-Аббу! — негромко бросила она.
Прокуратор заколебался. Толпа продолжала выкрикивать имя Иисуса, и Пилат знал, сколь небезопасно идти наперекор толпе. Но доводы Шевы звучали хотя и тише, но более убедительно.
— Иешуа-а-а!!! — надрывалась толпа.
— Бар-Аббу, — негромко повторила Шева.
И тогда Пилат принял решение. Он поднялся и поднял правую руку. Толпа настороженно затихла.
— Будь по-вашему, — произнес Пилат, криво улыбаясь. — Я приказываю освободить… бар-Аббу!
Толпа разразилась гневным воплем, но из дворца уже высыпали закованные в доспехи солдаты, выставившие частокол копий против недовольных. И Пилат оставил террасу, криво усмехнувшись напоследок толпе. Шева вошла во дворец следом за ним и столкнулась с поджидавшим ее Паулем. Тот обнял ее, прошептав:
— Ты приняла решение, но правомерно ли это?
Шева сглотнула комок:
— Иначе не могло быть.
Внизу бесновалась, оттесняемая колючим ежом копий, толпа, в которой саддукей Ханан негодовал рядом с зелотом Иаковом. В воздухе мельтешили сорванные ветром лепестки лимонов. У врезанной в стену трубы стоял Пилат и плескал водой. Только что он обрек на смерть человека, в вине которого не был уверен. И теперь Пилат яростно мыл руки, словно пытаясь стереть с них уже проступившую, но невидимую взору кровь. Услышав шаги Шевы, он обернулся и бросил:
— Я неповинен в смерти этого человека. В ответе будешь ты!
— Я отвечу за все, — сказала Шева. — За все!
Пилат отвернулся и принялся яростно тереть руки. Таким и вошел он в историю — умывающим руки…
О том, как это случилось, известно все. Или почти все. Сохранилось немало свидетельств, очевидцев тоже было немало. Уцелели реликвии — обломки креста, которых хватило бы на добрых пять крестов, гвозди, в таком количестве, что ими можно было бы прибить к крестам все войско Спартака, хотя римляне и не имели скверной привычки приколачивать распятых гвоздями. Что сохранилось действительно, так это улица, по которой вели Иисуса — «Скорбный путь». Неприметная узкая улочка, на которой едва ли способны разминуться три всадника.
Итак, мы знаем почти все. Шева не была столь самоуверенна и полагала, что знает очень многое.
Около полудня из дворца Ирода вышла длинная процессия. Устрашенный недовольством толпы, Пилат принял все меры, чтобы предотвратить возможный бунт. По всему пути к месту казни стояли караулы, приговоренных сопровождала целая манипула воинов. Голгофу, где уже были приготовлены три креста, окружала шеренга воинов под командой Фурма. Среди них был и Гай Лонгин, крепко сжимавший копье. То самое копье…
Зелоты и люди Ханана не теряли времени даром. Скорбную процессию сопровождала беснующаяся толпа. Обитатели Иерусалима выкрикивали, осыпая солдат бранью. Те сначала угрюмо отмалчивались, но скоро многие стали отвечать — сначала словами, а потом и ударами кулаков и копейных древков. Те, что шли возле осужденных, вымещали зло на них. Одному из зелотов разбили лицо, другой шел прихрамывая. Иисусу, прикрывшему рукой голову, ударом древка сломали пальцы.
— Ты, царь Иудейский! — издевательски крикнул солдат, сделавший это. — Если можешь, покарай меня! Где же твоя сила? Где твои воины и верные слуги?!
Иисус ответил взглядом, полным грусти и укоризны. Солдат, а он был из сирийцев, издревле ненавидевших иудеев, отчего-то смутился и спрятался за спинами своих товарищей.
Последние несколько сот футов перед Голгофой солдатам пришлось буквально прокладывать путь через толпу, пуская в ход щиты и копья. Наконец осужденные взошли на холм, вокруг которого бушевало бескрайнее море толпы. Командовавший казнью Фурм был бледен, взор его нервно блуждал по толпе.
— Быстрее! — приказал он стоявшему рядом Лонгину.
Тот отдал необходимые распоряжения, и воины сноровисто прикрутили веревками руки осужденных к перекладинам креста, крепко стянули щиколотки. Затем воины поочередно вкопали кресты в землю и стали вокруг, образовав еще одну цепь. Теперь оставалось лишь ждать.
И потянулись томительные мгновения ожидания. Толпа молча взирала на распятых, переводя ненавидящие взоры на каменные лица стоящих плечом к плечу солдат. Над местом казни повисла гнетущая тишина, подобная затишью перед бурей.
— Что-то будет! — негромко сказал Пауль Шеве.
Наши герои покинули дворец Ирода вслед за осужденными и теперь стояли меж тысяч людей, чьи глаза горели ненавистью и негодованием.
— Не должно. Хотя… — Шева задумалась. — Хотя теперь я не уверена в этом. Похоже, Арктур исказил и это Отражение.
— И что нам делать теперь?
— Пока ничего. Ждать. Ждать!
Яркое полуденное солнце забежало за пришедшую с гор тучу, и один из распятых издал крик. То был зелот, один из сотоварищей бар-Аббы. Он был яростен в жизни и более всего на свете боялся умереть не
