машинах нового времени. Другое дело — провонявшие карболкой автозаки, раздолбанные патрульные «УАЗы», насквозь прокуренные оперативные «волги» и «жигули»… Впрочем, в самолетах он тоже никогда не летал, поэтому развивать затронутую им тему не имело никакого смысла.
— Кусачки не забыл? — спросил Лис.
— Был бы забывчивым, лежал бы на Северном кладбище, — проворчал Горгуля и пощелкал маленькими, блестящими, похожими на маникюрные, щипчиками.
— Надо же придумать — ксиву на цепочке носить!
— Может, и не будет цепочки, — терпеливо объяснял Лис. — Знаешь, как говорят: то, что положено, на то давно положено! Сейчас все сплошняком нарушают… Главное, запомни: нагрудный карман! Положено — внутренний, но может и наружный… Вот, гляди!
Из нагрудного кармана темно-синего, в едва заметную клеточку пиджака он «засветил» краешек красной «корочки».
— Да въехал я, въехал, — Горгуля скривил губы. — Ты у меня прямо как генерал! Сперва «баяном»[29] петь заставляешь, а теперь еще и лягушкой скакать… То запрещал «щипать»[30], то сам «сажаешь на резину»[31]… Да еще к «конторскому» подводишь… Не нравится мне все это.
— Мне тоже не нравится, Горгоша, — отозвался Лис. — Но деваться некуда…
— Да мне один хрен, кого щипать…
От Горгули несло потом, дешевым табаком и безразличием. А теперь он еще принялся смачно жевать зубок чеснока, распространяя вокруг острый тяжелый дух.
— Ты это чего? — недоуменно спросил Лис.
— Так надо, папа, — ответствовал агент и отвернулся.
Через улицу, сквозь косую сетку дождя, был виден вход в серое четырехэтажное здание с псевдоколоннами и фризом, увенчанным гербом СССР. Совершенно непонятно, кто и почему прозвал здание Тиходонского ФСБ «Зеленым домом». Серое, серо-унылое, мрачно-серое! — где тут хоть капля зелени? Может, очень давно было зеленым? Или имелся в виду цвет валюты? Когда-то «Контора» не на жизнь, а на смерть боролась со скупщиками долларов и марок. Действительно не на жизнь, а насмерть — в прямом смысле. Тогда за это вполне могли расстрелять. И расстреливали!
Время от времени отворялась тяжелая дубовая дверь, впуская-выпуская очередную фигуру в темной, тоже чаще всего серой одежде. В последние сорок минут поток входящих сошел на нет, зато желающих покинуть здание стало гораздо больше. Одно за другим гасли высокие окна. Рабочий день закончился. Лис посмотрел на часы — 18.54.
— Действуй только наверняка, — повторил он в очередной раз.
У таких, как Горгуля, ум простой и заскорузлый. Чем больше повторов, тем лучше запомнит.
— Не торопись. Не фартит — завтра повторим. Или через неделю — не к спеху. Если тебя поймают, сам понимаешь: «колоться нельзя»!
— Да я в жизни не кололся, — обиделся Горгуля. И, помолчав, добавил: — А чего ты на рожон прешь? Неужто так приперло?
Лис бросил косой взгляд.
— Не твоего ума дело.
— Ага.
Время шло. Все реже хлопала дубовая дверь, «Зеленый дом» погружался в темноту. Лис протер куском замши запотевшие стекла, усилил вентиляцию. Он сам понимал, что здорово рискует. Дело уж очень деликатное. С Лешим было бы проще. Но того клиент знает в лицо, к тому же Леший очень давно не «щипал», руки чуткость потеряли… А Горгуля всю жизнь карманы чистит, он в этом деле ас…
Вор беспокойно пошевелился.
— Твой фраер ночевать там, что ли, вздумал? Смотри, уже разбежались все давно!
Лис посмотрел на третье от входа окно на втором этаже, где тяжелые шторы еще светились тусклым болотным светом. «Зеленые!» — отметил Лис с усмешкой.
— Погоди еще немного, — сказал он. — Или на работу опаздываешь? А может, жена заругает?
— Работа… Я тяжелей кошелька ничего не поднимал… И жены у меня отродясь не было. «Закон» запрещает… Раньше запрещал.
Горгуля заворочался на сиденье, зашмыгал носом.
— Раньше на карманах хорошо зашибали. Помню, в 73-м на Новый Год с Пасечником в театр ломанулись, там этот как раз выступал, певец, как его… Ну, который про «Последнюю электричку» пел!.. Хороший певец! Давиловка была, бабы буром пёрли, зыркалы вылазили!
Он рассмеялся.
— Мы за один только вечер рубликов семьсот нащипали — мотоцикл купить можно. И в трамвае иногда целую получку снимали, а на кабак всегда хватало. А сейчас там денег нету — одна нищета голимая катается…
— Поэтому карманников мало стало? — спросил Лис. — А раньше это была «белая кость», элита криминального мира…
— И поэтому тоже, — вздохнул Горгуля. — Только главное — в другом. В головах главные изменения, а не в карманах…
— Интересно! — Лис очень удивился и действительно заинтересовался. — Да ты философ, Горгоша! И какие же в головах изменения?
Вор снова вздохнул.
— На «кармаша» долго учиться надо. Это артист, на которого никто не подумает… Чуткий, осторожный, внимательный… Ну, и работать, конечно, чисто… И «щипать», и «писать»[32], и «рыбалить»[33]. Я вообще все умел…
— Тихо, — перебил Лис. — Приготовься.
Окно на втором этаже погасло. Горгуля замолк. Через минуту-две парадная дверь открылась. На улицу вышел Сочнев, на ходу застегивая куртку, и открывая зонт.
— Вот он! — Лис толкнул агента в бок. Тот прислонился к стеклу, вглядываясь.
— Срисовал, — наконец, проговорил он.
— Очень хорошо. Смотри, запоминай, — только и сказал Лис, наблюдая, как Сочнев, влившись в толпу спешащих под зонтами и без прохожих, быстро перебегает дорогу и направляется к аквариуму остановки, плотно набитому мокрыми и усталыми рыбами.
Довольно быстро подошел переполненный четырнадцатый номер, и Сочнев втиснулся внутрь. Лис плавно взял с места, обогнал автобус и через минуту притормозил перед следующим аквариумом. Дождь не прекращался, и здесь тоже тесно жались друг к другу вымокшие пассажиры.
— Давай, Горгуля. Аккуратно. Ему почти через весь город переть, так что не спеши, осмотрись…
— А то первый раз замужем!
Вор неловко открыл дверь и выбрался наружу. Нелепая фигура в кепке, старом выношенном плаще, мятых коротких брюках и огромных, незашнурованных ботинках вприпрыжку подбежала к стеклянному павильону и забилась под навес.
Лис дождался, пока подошел автобус и агент ужом проскользнул в плотно набитый салон. Потом, немного приотстав, медленно поехал следом. Он сделал все, что мог, теперь от него ничего не зависело. Но он был уверен в успехе. Потому что дурно и остро пахнущий, нелепо одетый и простецки выглядящий Горгуля являлся одним из лучших специалистов для той работы, которую ему предстояло выполнить.
Автобус был переполнен. Горгуля внимательно просеял взглядом плотную пассажирскую массу. Вначале он искал быстроглазых оперативников из «карманного взвода» и нервных, дерганых «кармашей», которые могут испортить всю картину. Но ни тех, ни других здесь не оказалось. Зато будущего «терпилу» он увидел почти сразу — тот стоял, прижатый к сиденью, в нескольких метрах от него. Полное лицо раскраснелось, губы недовольно сжаты, руками держится за поручень, в одной зажат сложенный зонт. Неудобно.
«Чего ж ты, лошара, на тачку себе не заработал?» — подумал вор со злорадством. Зажатый в толпе, Сочнев казался глупым и беззащитным, как заехавший в камеру «первоход», которого новые «друзья» посадили играть в «очко» и собираются отнять вещи, деньги, будущие передачи и вообще обратить в
