знаку нулевой знак может существовать только как элемент оппозиции» [Ibid.: 36]. Если обратиться к соответствующим местам в «Курсе», то вопрос нулевого знака, считает Годель, можно свести к вопросу структуры слова. Когда отсутствует означающее слова или его части, соотносимое со словом или частью слова той же категории, мы имеем дело с нулевым знаком. Например, в древнегреческом именные основы образовывались путем добавления аффикса к корню. Следовательно, даже если в означающем именной основы
Годель склоняется к тому, что вопрос нулевого знака не следует выделять, а рассматривать его в рамках структуры языкового знака. Он рассматривал выделение нулевого знака как методический прием с целью сохранения параллелизма парадигм в морфологии или словообразовании. На этой основе он предложил свое решение омонимии. Омонимию, или тождество знаков, Годель устанавливал по их месту в системе ассоциативных отношений. Так, два корня
На близкой точке зрения стоял Л. Прието. Придерживаясь определения нулевого знака Соссюром, он считал, что точнее его следовало бы называть «нулевым означающим» или «знаком с нулевым означающим» [Prieto 1975а]. Прието считал, что к выделению нулевого знака Годелем надо подходить с другой стороны: отсутствие эксплицитно выраженного суффикса в
Прието предложил оригинальный подход к проблеме нулевого знака, предложив рассматривать ее в рамках высказывания, поскольку знак функционирует как таковой, участвуя в композиции высказывания. Высказывание Прието определяет как «знак, который, с одной стороны, автономен, т. е. не испытывает необходимости для своего функционирования в качестве знака интегрироваться в более крупный знак, а с другой стороны, не анализируется на знаки, являющиеся, в свою очередь, автономными» [Ibid.: 190]. Возможные разложения высказывания на знаки проявляются наиболее очевидным образом, когда данное высказывание находится в пропорциональном отношении с другими высказываниями.
Для анализа высказывания на знаки его включают в пропорции, состоящие из высказываний, означающие и означаемые которых различаются. Например, пропорция
§ 3. Учение о синтагме
Линейность расположения элементов в процессе функционирования языка есть фактически его синтагматика. Поэтому характеристика линейности перекрещивается с характеристикой синтагматического плана. Обращает на себя внимание то, что изложение учения об отношениях в системе языка Соссюр начинал с синтагматики, хотя, если следовать логике его положения о психическом характере языкового знака, следовало бы начинать с ассоциативных отношений. Однако Соссюр выбрал первый путь, поскольку, как справедливо отмечает Н. А. Слюсарева, «он является более доступным для анализа» [Слюсарева 1975: 77]. Действительно, речь как реализация языка, носит конкретный характер, доступна для наблюдения и операции по сегментации проводятся над единицами, расположенными в линейной цепи.
Соссюр считал принцип линейности таким же важным, как и первый принцип – произвольность, поскольку «от него зависит весь механизм языка» [Соссюр 1977: 103]. Элементы выстраиваются друг за другом в потоке речи. «Такие отношения, имеющие протяженность», Соссюр называл синтагмами [Там же: 155]. По определению понятие синтагмы охватывает единицы, которые традиционная грамматика разделяет: с одной стороны, сложные, производные, словоизменительные формы, а с другой, – группы слов. Сам Соссюр приводил примеры тех и других. Говоря о синтагме, Соссюр имел в виду линейный характер языкового процесса и наличие разграничений в речевой цепи.
Синтагма относится как к языку, так и к речи. К синтагмам, принадлежащим языку, Соссюр относил устойчивые соединения, которые воспроизводятся целиком в речи. При этом под синтагмой Соссюр понимал единицы любой протяженности и любого типа: как простые слова (
Значимость члена синтагмы обусловлена его противопоставлением либо предшествующему, либо последующему элементу, либо тому и другому вместе. Таким образом, процедуры синтагматического анализа состоят, по Соссюру, из приемов членения языковых последовательностей и определения их состава, а также способов установления влияния одной единицы на другую и/или же их взаимодействия. В основе синтагматического членения лежит линейный характер знака. Соссюра интересовал преимущественно грамматический аспект действия принципа линейности.
Этот аспект синтагматических отношений получил преимущественное развитие в концепции синтагмы Ш. Балли и С. Карцевского.
В отличие от Соссюра, определение синтагмы Балли основано на принципе бинарности: «...всякая синтагма является продуктом грамматического отношения взаимозависимости... между лексическими знаками, которые принадлежат к двум дополняющим друг друга категориям... всякая синтагма бинарна» [Балли 1955: 116]. Балли подходил к вопросу синтагмы с позиции языка и речи. С точки зрения речи полная синтагма представляет собой предложение, а частичная – его часть. Ассоциативно полную синтагму он сводил к предложению, содержащему личный глагол с субъектом – номинативом или его эквивалентом. Тем самым он развивал вербоцентрический подход к предложению: «...в индоевропейских языках всякое грамматическое отношение является глагольным» [Там же: 120]. В отечественном языкознании сходную позицию занимал А. А. Шахматов: «...глагол выражает представление о действии – состоянии, мыслимом в зависимости от представления субстанции» [Шахматов 1927]. Такой подход созвучен точке зрения современной когнитивной лингвистики: «...в акте обозначения глаголом были зафиксированы или объективированы структуры знания, более сложные по сравнению со структурами знания об объектах или их темпоральных признаках» [Кубрякова 2004: 267].
Основываясь на том, что Соссюр связывал относительную мотивированность с синтагматическими объединениями, Балли полагал, что любой знак, мотивированный своим означаемым, является тем самым синтагмой, в том числе и имплицитной [Балли 1955: 144, 145]. Так же, как и в эксплицитных синтагмах, в имплицитных один член является определяемым, другой определяющим (