следствие наталкивается на трудности, как только мы стремимся установить, чему конкретно соответствуют означаемое и означающее синтагмы. Фрей отвергает идею представления означающего синтагмы как линию, состоящую из означающих монем, образующих синтагму, так же, как и означаемого, поскольку эта идея несовместима с учением Соссюра, в соответствии с которым означающее и, соответственно, означаемое не могут существовать вне их единства. Таким образом, только знаки могут объединиться в синтагмы:
Следовательно, означаемое и означающее синтагмы являются следствием не комбинации означающих и, соответственно, означаемых, а знаков.
Таким образом, А. Фрей показал, каким образом монемы могут комбинироваться в синтагмы. Средством комбинации служат знаки особой природы – абстрактные, несигментные сущности, такие как порядок знаков, просодические средства интонации, акцентуации и др. (катены – по его терминологии). Несмотря на их особую функцию, катены входят в качестве простых знаков в систему нетактического (несинтагматического) характера, в тактическом (синтагматическом) же плане мы имеем дело только с синтагмами. Таким образом, Фрей определял синтагму как объединение, по крайней мере, двух монем в составе более сложной единицы.
Еще в 1929 г. Фрей ставил перед синтагматикой задачи, которые впоследствии стали предметом исследования семантического синтаксиса: «...изучение дискурсивных отношений предполагает исследование хранящихся в памяти классов» [Frei 1929: 33]. Класс одинаковых синтагм образует модель, характеризующуюся функциональным значением. В своих последних работах Фрей разрабатывал структурные методы выделения синтагм [Frei 1966].
Р. Годель также склонялся к тому, что синтагма является комбинацией знаков. «Синтагматическое объединение определяется линейным характером означающего. Синтагма является, таким образом, группой знаков в речевой цепи, точнее, знаком, означающее которого разлагается на значимые сегменты, т. е. на звуковые отрезки, каждый из которых обладает значимостью» [Godel 1969: 116].
В Женевской школе был поставлен сложный вопрос о природе синтагмы в аспекте дихотомии языка и речи. Во 2-ом курсе лекций Соссюр писал, что мы говорим синтагмами и вероятный механизм языка состоит в том, что мы имеем типы этих синтагм (модели построения, говоря современным языком) в голове, и в тот момент, когда мы их употребляем, мы приводим в действие ассоциативную группу. Таким образом, синтагма принадлежит как языку, так и речи. Следует проводить различие между синтагмами как типами и синтагмами in praesentia актуальными, конкретными реализациями более абстрактной модели на уровне сложных знаков – продукта языкового процесса, который сам является абстракцией по отношению к бесконечным возможностям конкретных реализаций моделей в речи.
Трудности определения линейности обусловлены сложным взаимодействием синтагматического и парадигматического планов в процессе функционирования языка. Попытка определить линейность с учетом того, что конкретная языковая единица является своего рода местом взаимодействия двух основных системных отношений языка, была предпринята Б. Мальмбергом. «В означающем, состоящим из единиц выражения (фонем), господствует обязательный порядок фонем и групп фонем (слогов и др.). Этот порядок, следовательно, не детерминирован никаким свободным выбором со стороны говорящего. В синтагматике структура определяет место каждого фонологического члена, а на знаковом уровне – каждой морфемы, ее место (номер, если можно так выразиться) в цепи, и это место в свою очередь подчиняется фонотактическим и синтаксическим ограничениям системного характера» [Malmberg 1981: 145].
Е. С. Кубрякова справедливо отмечает, что «соотносительное определение синтагматики и парадигматики принадлежит к одному из самых сложных теоретических вопросов лингвистики» [Кубрякова 1990: 448].
Вопрос о соотнесении синтагматического и парадигматического анализа впервые был поставлен Л. Ельмслевым [Ельмслев 1960]. Синтагматика противопоставлялась им прадигматике на основе логических отношений конъюнкции в синтагматике и дизъюнкции в парадигматике. Первым типом отношений он характеризовал речь, процесс, вторым – язык как системно-структурное образование.
Развитием проблемы соотношения парадигматики и синтагматики в коммуникации можно считать понятие выбора, о котором писал Соссюр и которое в дальнейшем было развито А. Мартине. «Наша память, – указывал Соссюр, – хранит все более или менее сложные типы синтагм... когда нужно их использовать, мы прибегаем к ассоциативным группам, чтобы обеспечить выбор нужного сочетания» [Соссюр 1977: 162]. Согласно Мартине [Martinet 1967], релевантные элементы языка, обладающие качеством языковых единиц (монемы или фонемы) соответствуют в речи видам выбора со стороны говорящих субъектов. Понятие выбора служит ему для проведения различия между синтагмами и монемами. Каждый член синтагмы, даже морфологический, является предметом отдельного выбора. Монема требует единственного выбора. Продолжая мысль Мартине, можно сказать, что в процессе коммуникации говорящий субъект делает предварительный выбор на уровне парагдигматики и окончательный – в синтагматике.
Понятие выбора, избранного в качестве критерия, приводит к другому распределению: с одной стороны, конструктивные, синтетические образования, а с другой, – связанные, которые одним из первых исследовал А. Сеше [Sechehaye 1921], другими словами, свободные и устойчивые синтагмы. По мнению Балли [Балли 1955: 118] и, очевидно, Соссюра, судя по его описанию механизма языка [Соссюр 1977: 160 – 166], только свободные сочетания являются собственно синтагмами. Неразложимые сочетания типа
Задача лингвиста состоит в разграничении разных типов синтагм и в их классификации. Поскольку элементы синтагматической группы заданы вместе, они должны прежде всего быть идентифицированы посредством операционного анализа. Принцип синтагматического анализа был разработан Л. Блумфилдом: при анализе синтагмы должны быть выделены ее непосредственные составляющие, или архичлены [Блумфилд 1968]. Если последние также являются синтагмами, анализ каждой синтагмы продолжается до тех пор, пока мы не получим «составляющие синтагмы» (термин А. Фрея [Frei 1963]). Конечные составляющие синтагмы являются простыми единицами – значимыми сегментами. Независимо от Блумфилда Ш. Балли применял тот же принцип анализа [Балли 1955: 116 – 117].
У Соссюра минимальные значимые единицы не имеют собственного названия. Эта лакуна объясняется тем, что Соссюр считал свою теорию синтагмы незавершенной и намеревался продолжить ее разработку. Развивая учение Соссюра о синтагматике, в Женевской школе был создан термин «монема» для обозначения знака, означающее которого далее не делимо (подробнее см. § 4). «Выделение монем, – пишет Р. Годель, – должно, в принципе, совпадать с конечным результатом синтагматического анализа: монемы будут представлять собой конечные составляющие» [Godel 1969: 130].
Американские лингвисты для обозначения простого знака как минимального значимого сегмента используют термин «морфема» или «морф». Они не используют родового обозначения для сложных знаков, таких как синтагма, довольствуются традиционными выражениями
Э. Бюиссенс, подобно американским лингвистам, не использовал термин «синтагма», но уделял большое внимание разработке понятия монемы. По его определению монема «наименьший сегмент, означающее и означаемое которого могут быть одновременно общими для двух слов, в остальном несхожих, либо могут противопоставлять два слова, в остальном схожих» [Buyssens 1967: 113]. Так, если сравнить
Поскольку синтагма в Женевской школе определяется как знак, она, следовательно, объединяет означаемое и означающее, и если последнее неразложимо, оно может быть таковым только по отношению к означаемому: каждый сегмент способствует формированию значения в целом. Тем самым каждый является носителем отдельного элемен та означаемого, «элемента смысла», по выражению Мартине [Martinet 1968: 296]. Он отмечает, что в такой глагольной форме, как
