общественное и индивидуальное сознание. Язык охватывает и воплощает в своей ткани все аспекты человеческой деятельности.
Сложные взаимоотношения языка, мышления, познания, культуры относятся к фундаментальным проблемам науки о языке и нуждаются в дальнейших серьезных исследованиях.
Проблему связи языка и мышления Сеше рассматривал как гуманитарную: «Проблема мышления и языка является одним из аспектов проблемы отношений индивида и общества, и поскольку эти отношения представляют особую сложность в мире людей, – где встает перед нами проблема свободы, – это позволяет говорить, что мы просто стоим перед общей проблемой – проблемой человека» [Сеше 2003б: 207].
Выдающиеся представители Женевской школы А. Сеше и Ш. Балли явились предтечами постановки многих основных вопросов современного рассмотрения языка как этнокультурного явления.
Проблематика роли языка в формировании мышления, познания объективной действительности, национально-культурного своеобразия оформилась в различные направления исследования этнокультурной специфики речевой деятельности: этнолингвистика, этносемантика, изучение национального менталитета, языкового сознания и картины мира, языковой личности. При этом широко используются междисциплинарные подходы, а также когнитивный, коммуникативный и дискурсивный.
Следует заметить, что в современных этнолингвистических исследованиях, в отличие от Женевской школы, очевидно, под влиянием когнитивной лингвистики, в качестве исходного пункта чаще всего берутся не языковые значимости, а концепты. Примером сопоставительных исследований в ракурсе этносемантики, основанных на понятиях значения и межъязыковых значимостей, могут служить работы В. Г. Гака [Гак 1983].
Исследование данной проблематики имеет не только важное теоретическое, но и практическое, прикладное значение. Примером может служить актуальная задача изучения межкультурной профессиональной коммуникации (деловые переговоры, контакты, разного рода презентации и др.), которая в связи с глобализацией мировой экономики занимает ведущее место в современной общественной языковой практике. Межкультурное профессиональное общение представляет собой социальное взаимодействие его участников, имеющих национально-культурную специфику своего социума и стандартизованный национально-культурный стереотип. Перед исследователями стоит задача выделить национально-культурные нормы этого вида коммуникации с целью повышения ее эффективности и прогнозирования коммуникативных неудач [Кузнецов 2001: 38].
§ 2. Вопросы нормы и языковой политики
Среди определений языка и речи Соссюром есть определение языка как пассивного и речи как активного. Выше отмечалось, что это разграничение, связанное с креативностью, в «Курсе» не раскрыто, поэтому нередко понималось в буквальном смысле. Складывалось, прежде всего, впечатление, что если принять точку зрения Соссюра, то окажется невозможным организованное вмешательство общества в языковой процесс, организованное руководство этим процессом, невозможна языковая политика [Jespersen 1925; Wagner 1947].
В нашей стране резкой критике в этом плане Соссюр подвергся со стороны Л. П. Якубинского [Якубинский 1929]. Языковая политика определялась Якубинским как «сознательное вмешательство класса в развивающийся языковой процесс, сознательное руководство этим процессом». Критика Якубинским Соссюра была основана на том, что Соссюр «мыслит возможность познания языка лишь путем рефлексии, созерцания со стороны, забывая о субъекте языка, коллективе». Соссюр рассматривал говорящих как инертную и консервативную массу, в то время как тот или иной класс в той или иной общественно-исторической ситуации может выступать либо как активная, либо как инертная сила. При этом Якубинский ссылался на пример Чехии начала XIX в., когда активность национальной буржуазии могла привести к преобразованию лексики чешского языка. Эта позиция Якубинского, очевидно, связана с переоценкой возможностей сознательного вмешательства в язык, вообще характерной для советского языкознания 20 – 30-х гг. XX в.
В статье «Язык и речь», полемизируя по этому поводу с О. Есперсеном, Ш. Балли писал: «Когда Соссюр утверждает, что индивидуум не может изменить язык и распоряжается только в речи, само собой разумеется, что имеются в виду условия, в которых действие закона проявляется абсолютным образом, например, когда индивидуум по своей инициативе намеревается изменить нечто существенное в системе: во французском языке он строит утвердительную фразу, помещая сказуемое перед подлежащим, либо прямое дополнение перед глаголом или произвольно изменяя произношение слова, говорит ordre вместо arbre и т. п. Однако никогда Соссюр не заявлял, что язык полностью независим от индивидов» [Bally 1926: 694].
Ш. Балли, как бы стремясь разъяснить позицию Женевской школы по этому вопросу, писал, что язык усваивается индивидом активно: «Человек никогда не относится к языку совершенно пассивно; одни младограмматики популяризировали идею совершенно бессознательного отношения человека к языку». Балли допускает в принципе возможность вмешательства человека в жизнь языка: «Чем больше прогрессирует и облагораживается цивилизация, тем больше подвергается язык обработке и обдуманным изменениям... Такое вмешательство мысли, все более и более активное, создает впечатление, что языки не являются исключительно натуральными продуктами» [Балли 1955: 395]. В качестве примера Балли приводил примеры литовского, норвежского, современного иврита, определенный успех международных искусственных языков.
Не подлежит сомнению, что люди могут и должны вмешиваться в развитие языка с целью оптимизации речевых средств выражения мысли. Еще И. А. Бодуэн де Куртенэ убежденно говорил: «Разве можно заботиться о чистоте какого бы то ни было языка, не допуская вмешательства свободной воли человека в его чисто естественное развитие?» [Бодуэн де Куртенэ 1963: 40] [64] .
Проблема управления развитием языка неразрывно связана с повышением грамотности и общей культуры. Система языка недоступна лингвистически неграмотному индивиду и не осознается им как система, а овладеть ею, – писал Ф. де Соссюр, – можно лишь путем размышления [Соссюр 1977: 106]. Система языка становится осмысленной с ростом грамотности и образования [65] . «Уже приобщение к письменному языку, – отмечал Ш. Балли, – способствует развитию у читающего и пишущего простейших навыков размышления и анализа» [Bally 1935: 160]. Примечательно, что из двух путей повышения языковой культуры: традиционного – путь пуризма и второго – пути науки [Винокур 1925: 8], женевские лингвисты считали верным только второй.
С ростом языковой культуры массой говорящих яснее сознается норма и отклонения от нее, люди становятся чуткими к любым языковым изменениям и воспринимают их оценочно, разумно. Благодаря этому создаются хорошие условия и для специального научного регулирования языковой системы [66] . «Деятельность Французской Академии, – писал Балли, – была не напрасна, но претворению в жизнь ее реформ препятствовал тот факт, что ее члены представляли интеллектуальную элиту и реформы ее предназначались для элиты... Самые стихийные, самые традиционные формы социальной жизни мало-помалу попадают под контроль сознательной воли. Было бы странным, если бы язык полностью избежал этой участи» [Bally 1935: 167].
Для успешного проведения языковой политики и разработки вопросов культуры речи важно определить понятие языковой нормы.
В учении Ф. де Соссюра, не выделявшего норму в качестве самостоятельного лингвистического понятия, содержались, однако, известные предпосылки для рассмотрения языка как традиционной, или нормативной системы. Утверждая произвольность языкового знака по отношению к «изображаемой им идее», Соссюр отнюдь не отрицает его обязательности по отношению к тому коллективу, который пользуется данным языком. Традиционность знака является одним из его существенных признаков: «Именно потому, что знак произволен, он не знает иного закона, кроме закона традиции, и, наоборот, он может быть произвольным, что опирается на традицию» [Соссюр 1977: 107]. Таким образом, можно утверждать, что в социальной обусловленности и традиционности языкового знака коренится и его обязательность, в свою очередь предопределяющая существование нормативного плана языка. Известно, впрочем, что основные положения теории Соссюра лежали в иной плоскости и нормативная сторона осталась в его концепции нераскрытой.
Нормативные способы выражения, – писал Ш. Балли, – «не существуют в языке в чистом виде, но тем не менее являются безусловной реальностью» [Балли 1961: 46]. Определяя норму с социологической точки зрения, Балли пришел к выводу, что она в принципе не отличается от других видов социальных норм поведения. В работе «Язык и жизнь» он определяет норму как «императивное принуждение», которое можно сравнить с полицейскими предписаниями, с необходимостью платить налоги, подчиняться запретам уголовного кодекса и т. д. [Bally 1935: 181].
В отличие от Пражской школы, в которой литературному языку и связанным с ним проблемам отводилось большое место, женевские лингвисты рассматривали литературный язык всего лишь как стилистическую дифференциацию языка: литературный язык характеризуется прежде всего социальной значимостью, это – признак изысканности, интеллигентности, образованности; лингвистика не может его рассматривать иначе как один из специальных языков. Как таковой, он занимает место, правда, почетное, рядом с административным языком, языком науки, спорта и т. д.» [Bally 1935: 38] [67] .
Для
