Или подумал, что прошептал, но на самом деле произнес обычным, негромким голосом.
Мира зашевелилась. Грузно перевернулась, и ее сонные глаза уставились на меня.
– Что ты говоришь? – спросила она.
– Нельзя войти дважды в одну и ту же реку, – повторил я. – Кто-то из древних сказал.
– А почему ты не спишь?
– Не спится. – Голос мой звучал несчастливо. – Зато думается.
– Ты, наверное, волнуешься, – усмехнулась Мира. – Завтра под венец?
Мне захотелось сказать ей что-то грубое, но я промолчал. Зато невысказанная грубость как-то по- другому, бессловесно вылетела из моих мыслей и словно растворилась в воздухе комнаты.
А из глаз Миры улетучились остатки сонливости.
– А про реку – это ты про меня? – спросила она.
– Что?
– Ну ты, может, хотел сказать, что нельзя войти дважды в одну и ту же женщину?
Я задумался. Задумался и понял, что Мира права. Другого повода вспоминать эту древнюю мудрость не имелось.
– Наверно, – выдохнул я.
– Тело не река, – произнесла Мира. – В тело можно входить сколько угодно. Ведь тело – это ничего особенного.
«Твое так уж точно», – подумал я, глядя на ее бесформенную грудь.
182
Как бы то ни было, а вчера вечером я отправился искать Светлане подарок. Поиски привели меня в магазин «Новый Эрмитаж» на Январского Восстания, откуда я ушел с симпатичным двойным серебряным подсвечником.
Полуночи я дожидаться не собирался и вручил ей подсвечник сразу. Светлана подарок приняла спокойно.
– Знаешь, – вздохнула она, – если хочешь, можешь пойти куда-нибудь. Я бы хотела остаться одна.
– И что, ты одна будешь сидеть за столом и дожидаться полуночи? – Я с сомнением заглянул ей в лицо.
– Нет, я лягу спать.
Мне вдруг вспомнилась Светлана времен беременности, в меру накрашенная, причесанная. Как бы ее вернуть в то милое моему сердцу состояние? Только новой беременностью? А вдруг она испугается, что история повторится? Я ей ведь так и не сказал о результатах анализа, да и о своем решении, которое вот- вот претворится в жизнь.
– Подумай, – произнесла она усталым голосом, – может, действительно пойдешь? Нормально встретишь Новый год с друзьями.
– Подумаю, – пообещал я.
И ушел на кухню.
На улице уже темно. За окном сыплет мелкий снежок. Бульвара почти не видно, только фары машин. Желтые, сочные, как только что раскрывшиеся одуванчики.
«Ну и куда мне пойти? – думаю я, глядя на автомобильную суету. – Куда?»
И в голове только один ответ – к Нилочке. Только с чего это я решил, что она будет встречать Новый год одна и дома?
Я достал из кармана мобильник, позвонил ей.
– С наступающим!
– Сергей Павлович! Ой! Вас тоже! Счастья, любви, здоровья, приятных неожиданностей!
– Да?! – прервал я поток ее пожеланий. – А ты где празднуешь? С друзьями?
– Что вы! Я схожу через пару часов к тете, поздравлю ее, а потом домой, к телевизору!
– Ну так, может, и я заеду тебя поздравить?
– Да? Вы можете? Конечно, Сергей Павлович! Заезжайте! А в котором часу?
– Ну, после тети. Часиков в десять.
– Буду ждать!
Я даю отбой и снова поворачиваюсь к окну, смотрю вниз, на предпраздничный суетливый мир. И думаю: «Жена меня отпускает так легко, словно ей совершенно все равно, куда и к кому я пойду! Впрочем, это понятно. Нам друг от друга сейчас ничего не нужно. Мне хватает ее присутствия, ее иногда радует мое отсутствие. Такой период. Надо переждать».
183
С каждым прошедшим днем я все больше убеждался в политических талантах оставшейся со мной команды. Не отошедший от длинных праздников народ не удивился сообщению о моем участии в выборах. Рейтинги кандидатов задергались, словно были живыми нервными окончаниями, по которым прошлись раскаленной иголкой. Впереди пока что шел коммунист, за ним почти на равных мы с Казимиром. Шестым кандидатом зарегистрировался лидер либеральных социалистов, и тут же они вдвоем с коммунистом оказались у нас с Казимиром в хвосте. Казимир требовал открытых теледебатов со мною, грозился показать какие-то цифры и прочий компромат. Но Светлов со Львовичем сразу сказали: я нужен Казимиру только для того, чтобы выключить мое сердце его дистанционным пультом. Так что по-прежнему пейзаж в моих фотоокнах не менялся. Только я перестал называть свое помещение палатой. Теперь это была простая комнатка. Скромная донельзя.
Львович, чтобы поднять мой дух, показал предвыборный плакат. Крупным планом – мои натертые древком лопаты ладони, протянутые, показанные миру как объяснение выражения удивительной и благородной усталости на лице. Над картинкой слоган: «Только труд кормит президента!»
– Это же… – Я задрал голову и посмотрел на белый потолок, подбадривая свою застопорившуюся было память. – Это когда я стресс снимал!..
– Да-да, – закивал Львович. – Я как чувствовал, что надо ваши руки с мозолями заснять!
– Текст глупый! – сказал я, еще разок глянув на плакат.
– Я бы тоже не купился, – улыбнулся Львович. – Но это же для народа!.. С народом надо быть на равных. Хотя бы на время выборов.
– Тебе виднее!.. А скажи, Львович, можно этот чип из сердца вытащить? Хорошие хирурги у нас ведь есть!
– Мы думали об этом. Хорошие хирурги есть, но надежных на сто процентов нет, да и сердце у вас слабое. Но все идет по плану!
На этих словах Львович свернул свой визит и быстренько ретировался, предварительно скрутив образец плаката в трубочку.
184
Роспись в ЗАГСе заняла у нас не больше двадцати минут. И прошла не торжественно, а скучно.
